Стихотворения Дельвига составляют весьма небольшой том; весьма многие в нем не помещены, а некоторые, вероятно, утратились. Он был одним из слагателей лицейских песен, которых множество было сочинено воспитанниками первого лицейского выпуска. Эти песни, в которых часто мало складу, были очень любимы лицеистами и охотно ими пелись. Воспитанники первого лицейского выпуска собирались каждый год 19-го октября праздновать день учреждения Лицея, и тогда они певали много песен, написанных в Лицее. На этом празднике пока еще было много живых воспитанников первого выпуска, они никого из посторонних не допускали, даже лицейских воспитанников следующих выпусков. Очень жаль, что я тогда не собрал лицейских песен; приведу только некоторые отрывки одной из этих песен, сложенной перед самым выпуском из Лицея по тому случаю, что лицеисты, окончив курс, не знали, что с ними будет далее. При учреждении Лицея не было определено, как это делалось позже при учреждении других учебных заведений, каким чином и куда будут выпущены воспитанники. Узнав, что приказано составить им список сообразно успехам в науках, они составили следующую песню:
Этот список сущи бредни,
Кто там первый, кто последний,
Все нули, все нули,
Ай люли, люли, люли.
Пусть о нас заводят споры
С Энгельгардтом профессоры,
Теж нули, теж нули,
Ай люли, люли, люли.
Покровительством Минервы
Пусть Вальховский будет первый,
Все нули, все нули,
Ай люли, люли, люли.
Дельвиг мыслит на досуге,
Можно спать и в Кременчуге,
Все нули, и пр.
С сердцем пламенным во взоре,
Данзас почтальон в Ижоре,
Все нули, и пр.{}
Других куплетов не помню; приведенные же мной объясняются следующим образом: Энгельгардт{} был в то время директором Лицея; Вальховский{} (бывший впоследствии начальником штаба Кавказского корпуса) и князь Горчаков{} (ныне государственный канцлер) учились одинаково хорошо, но Вальховский лучше Горчакова занимался военными науками и потому "покровительством Минервы" был поставлен первым.
Отец Дельвига был в 1817 г. командиром бригады, стоявшей в Кременчуге, а Дельвиг был очень ленив и любил много спать, и потому ему было "можно спать и в Кременчуге".
Данзас{}, известный впоследствии тем, что был секундантом Пушкина, {которая была причиной смерти последнего}, учился очень дурно, и лицеисты решили, что он ничем иным быть не может, как "почтальоном в Ижоре", почтовой станции в 10-ти верстах от Царского Села, где находился Лицей.
Некоторые из лицейских песен состояли просто из разных речений, которые чаще всего повторяли лицейские надзиратели (гувернеры) и учителя. Так переданы слова, часто повторявшиеся Левашевым{} (впоследствии графом и председателем Государственного Совета), тогда полковником лейб-гусарского полка, наблюдавшим за верховой ездой лицеистов.
Bonjour. Messieurs, потише,
Поводьем не играй.
Уж я тебя потешу!
A quand l?е quitation?, {}
Требования немца-гувернера, чтобы лицеист Матюшкин{} по утрам вставал с постели в назначенный час, переданы следующим образом:
Вставайте, хер Матюшкин,
А я Вам и скажу.
Ну, к черту! Как Вам можно
Мне это и сказатьин.
Песня эта была очень длинная.
Матюшкин имел страсть к морю и потому вышел на службу во флот, где пробыл два года до производства в мичманы, участвовал в четырехлетнем полярном путешествии барона Врангеля{} и других морских путешествиях; теперь он адмиралом и сенатором.
В составлении лицейских песен, конечно, участвовали многие из воспитанников первого выпуска; поэтами в Лицее считались: Пушкин, Дельвиг, Вильгельм Карлович Кюхельбекер{}, бывший впоследствии политический преступник 1825 г., Алексей Демьянович Илличевский{} и Михаил Лукьянович Яковлев{}. Последний, по выходе из Лицея, совсем оставил литературное поприще, но в Лицее считался хорошим баснописцем. В последние годы пребывания в Лицее, конечно, Пушкин высоко стал над всеми товарищами по своим поэтическим произведениям, но в первые годы он не очень смело пускался в поэзию. Великая заслуга Дельвига, что он понял всю силу гения своего молодого товарища и, подружившись с ним с самого вступления в Лицей, постоянно ободрял его. Это было, конечно, и причиной того, что дружба их никогда не изменялась до самой смерти Дельвига. Утвердительно можно сказать, что Пушкин никого не любил более Дельвига. Этому могли бы служить явным доказательством бесчисленные его письма к Дельвигу, к прискорбию уничтоженные немедля после смерти Дельвига, по причинам, которые расскажу в своем месте.
Дельвиг далеко не в совершенстве знал французский и немецкий языки; на первом говорил дурно, а на последнем вовсе не говорил, но он был хорошо знаком с литературами этих языков и еще в Лицее побуждал Пушкина заниматься немецкой литературой, но в этом не успел, так как Пушкин предпочитал французскую {литературу}.
В составившемся кружке лицеистов некоторые из них обязаны были по очереди рассказать целую повесть или, по крайней мере, начать ее. В последнем случае следующий рассказчик ее продолжал и т. д. Дельвиг первенствовал в этой игре воображения; интриги, завязка и развязка в его рассказах были всегда готовы; Пушкин далеко не имел этой способности.
Свободное копирование
