Эмигрантские хроники. Часть вторая

 Часть II: не ждавшая нас страна

9.
Бледный рассвет вяло жуёт сырую краюху февральского утра – зиму развезло и она пьяной тёткой бредёт по улицам Киева. Зима ещё не сдалась, но её репутация сильно подмокла – снег, грязной губой прилипший к асфальту в углу двора, подтаял и понемногу стекает в ржавое канализационное нутро. Влагой сочатся черные ветки кустов, чем-то противным и мелким сочится низкое, брюхатое небо. Остатками вчерашнего страха сочится душа, но сомнений в правильности выбора уже нет, их заменило чувство фатальной неизбежности. Впору пошутить, что «жизнь дала трещину», но шутить почему-то не хочется. Обстоятельства загнали в тупик, из которого нет иного выхода, как только уехать: нет работы, рушится семья и никого рядом, кто смог бы помочь. Проблемы в семье начались давно и сегодняшние отношения, это «одиночество вдвоём». Когда-то я просил её подумать, прежде чем ответить мне «да» - у нас была большая разница в возрасте. Она ответила фразой, которая могла бы насторожить здравомыслящего человека: «Я не страховой полис, гарантий не даю». Но, можно ли назвать здравомыслящим сорокалетнего мужчину, по настоящему влюбившегося в первый раз в жизни?
...Вот она, без всякого выражения на лице, сидит посередине комнаты, носящей следы поспешных сборов: дверцы пустого платяного шкафа распахнуты, на письменном столе – растрёпанная стопка писчей бумаги, двухэтажная детская кровать толком не застелена, битый молью ковёр свёрнут и сдвинут в сторону. «Потом, потом...  Потом уберу, после вашего отъезда» - растерянно повторяет её мать, останавливая мою слабую попытку прибрать в комнате. Мальчишки, присев на край продавленного дивана, жмутся друг к дружке: их глаза полны страхом и любопытством. Некстати приходит дурацкая мысль: «Нужно было постелить новый паркет». Посредине комнаты в кучу свалены четыре дорожные сумки – это всё, что мы берём с собой.
...В который раз я вынужден все начинать с нуля? Первый раз это случилось в Луганске – паводок забрал всё, что копилось, приобреталось, устраивалось двумя поколениями нашей семьи: когда через неделю вода сошла, я понял, как выглядит беда. Второй раз я начал всё с самого начала, перебравшись в Киев. И вот, снова, нужно все начинать сначала. Водитель уже звонил, он скоро заедет за нами. Присаживаемся на минутку – «на дорожку», как говорят в таких случаях. В прихожей звонит звонок – это уже за нами. Беру сумки и тащу их вниз. Водитель не доверяет – сам укладывает, сам пристёгивает их ремнями. Вот уже и домашние спустились, за ними идут соседи – кто-то вышел проститься. А я не люблю прощаний, они похожи на похороны – лица скорбные, в глазах слёзы, только венков не хватает. Мы ещё топчемся у крыльца, но дети уже в салоне и спорят, кому достанется место у окна. Прощаясь, неловко тычусь в плечи провожающим, что-то говорю, за что-то благодарю... Тёща промокает глаза и обещает «стеречь квартиру». Уселись, помахали в окно и поехали – медленно со двора, потом вниз, по бульвару. Город проснулся окончательно и бурлит людскими водоворотами у станций метро. На Лыбедской грузчики катят тележки, под завязку гружённые клетчатыми баулами, вдоль края тротуара бабульки пристраивают нехитрый товар: всё, как всегда, обычный киевский день. Мы вроде бы ещё здесь, но уже и не с этим городом, не с этими людьми. Белый микроавтобус мчит по улицам Киева, увозя в эмиграцию – в страну, которую положили на лопатки наши отцы. Туда, где мой народ убивали лишь за то, что они родились евреями. Одни говорили: «Давай, кати поближе к печам новых крематориев», другие: «Германия давно не та, немцы стали другими – они покаялись». Не придётся ли и мне когда-нибудь каяться перед детьми за то, что увёз их из Украины? Тревожные мысли роились в голове, а город таял в белесой дымке – к обеду стало подмораживать. На душе тоже подмораживало от предчувствия того, что я уже никогда не вернусь в эту зимнюю сырость, в этот красивый, древний город, так и не ставший родным.
...Через пятнадцать лет я задал себе вопрос: уехал бы я в эмиграцию, если бы у меня всё было «тип-топ», если бы накануне принятия решения у меня не возникли проблемы, которые я не смог решить иным путём? Наверняка нет. Меня не пугали даже марши националистов по улицам Киева: казалось, что этих ребят со свастиками на предплечьях сдует ветром, стоит лишь народу сдвинуть брови. Ан нет, не случилось! Смотрю по телевизору новости и думаю: а не тот ли самый народ, на который мы надеялись, сегодня братается со всеми этим отребьем? До какой же степени отчаяния дошли люди, если они, не в силах сами что-то изменить, надеются теперь на фашистов?