Как я была лицом материально ответственным
Во дворе моего дома на Большой Дорогомиловской улице стояло типовое краснокирпичное школьное здание начала 1950-х годов. В одной его части, со входом с ультракороткой Малой Дорогомиловской улицы, работала индийская школа для детей дипломатов из посольства Индии Они, видимо, жили в соседнем квартале УПДК – нескольких домах, находящихся в ведении Управления делами дипломатического корпуса при МИДе и расположенных тут же, по противоположной стороне Малой Дорогомиловской за высоким глухим бетонным забором. А в другой, со входом с нашего двора, находилась обычная районная вечерняя школа. В эту вечернюю школу я как-то раз в середине 1980-х годов забрела, чтобы избежать перерыва в своём трудовом стаже, и была немедленно принята туда на должность уборщицы-гардеробщицы.
Платили в вечерней школе немного, но и работа была, фигурально выражаясь, совсем не пыльная. Пару раз в неделю требовалось прибрать в классах, туалетах и коридоре второго этажа и помыть там полы. И ещё два-три вечера посидеть дежурной в гардеробе на первом этаже, пока идут уроки. Я была уборщица-молодушка, а имелась и ещё одна школьная уборщица, старушка в платочке. Завершая свою уборку, она приговаривала: «Вот и день прошёл – к смерти ближе».
Учителя в этой вечерней школе были обычные, а компания учеников довольно пёстрая. Её составляли солидные семейные шофёры из автобусного парка нашего района, не окончившие в своё время девятый-десятый класс, молодые продавщицы и мосфильмовские осветители с такой же проблемой, лица школьного возраста, не пожелавшие тратить своё драгоценное время на занятия в дневной школе (среди них попадались и богемные персонажи – например, дочь знаменитого сценографа Бархина) и несколько детей африканских дипломатов всё из того же квартала УПДК. Лысые и пузатые возрастные шофёры время от времени приносили с собой водку и надирались ею в мужском туалете, пользуясь законной возможностью ускользнуть от надзора жён, африканцы волшебно танцевали и заводили романы с одноклассницами, и все учились в меру своих возможностей, не особенно напрягаясь, благо требования к учащимся вечерняя школа предъявляла заведомо заниженные.
Шофёрская группа держалась особняком, а с остальными учениками я дружила и, выглядывая из окошка гардероба, выслушивала от них разнообразные истории. Кроме того, в просторном гардеробе было очень удобно заниматься своими делами: читать, кадрировать и обрезать фотоотпечатки и пр., – а также принимать гостей. Учитывая, что и дорога на работу теперь занимала у меня минут пять от двери до двери, всё складывалось как нельзя лучше.
Одна история мосфильмовского осветителя была такая. Как-то раз его приятель, тоже осветитель, поехал в составе киногруппы снимать интервью народной артистки СССР Людмилы Зыкиной у неё на даче. Попав за забор, он огляделся и офонарел: ох ни фига себе дачка!.. Дурак, – сказали ему. – Куда ты смотришь? Это же гараж.
Всё шло себе так и шло, пока в один прекрасный весенний вечер из моего гардероба не спёрли куртку. Мамаша ученика, лишившегося куртки, подала заявление в милицию и ловко предъявила там магазинный чек – что куртка была совершенно новая и цена ей 168 рублей (мой школьный заработок за два с половиной месяца). В этот вечер я действительно отлучилась минут на десять из гардероба и, пользуясь тем, что шёл урок и все были в классах, поднялась на второй этаж, поскольку у меня было дело к одной из учительниц. За эти десять минут во входную дверь вошли с улицы два каких-то не наших молодых человека, моментально сориентировались и куртку увели (девочки-ученицы, отпросившиеся с урока, потом рассказали, что видели их уходящими).
После этого меня в гардеробе под протокол навестил следователь. Он сказал, что я, конечно, могу возместить ущерб пострадавшей мамаше с чеком в индивидуальном порядке, на чём настаивает школьная администрация. Но если не стану этого делать, директору нашей вечерней школы мало не покажется. Во-первых, гардероб наш в нарушение всех правил вообще никак не запирается и обнесён только невысокой деревянной решёткой, не доходящей до потолка. А во-вторых, нет такой должности «уборщица-гардеробщица». Уборщица – это уборщица, а гардеробщица – лицо материально ответственное, и за материальную ответственность мне должны были всё это время доплачивать. «Вам платили? – спросил он. – Нет? Ну и вот».
Тут я как раз вспомнила, что буквально накануне ко мне подкатывала заведующая учебной частью, чтобы я расписалась в какой-то амбарной книге, но я не стала ничего ей подписывать, поскольку она хотела, чтобы я поставила свою подпись задним числом. Видимо, это и было согласие на ту самую материальную ответственность, о которой при поступлении на работу меня даже не предупредили.
Отдавать директора под суд за раздолбайство и финансовые махинации мне стало жалко. Всё-таки он по-доброму писал мне полную рабочую неделю, а приходила трудиться я не каждый день и часа на три-четыре. Тем более что и моя мать сделала широкий жест и подарила мне эти 168 рублей. И я так и возместила ловкой пострадавшей материальный ущерб в индивидуальном порядке. А несколько лет спустя моя вечерняя школа напомнила о себе неожиданным образом.
Однажды мы с моей подругой по учёбе в МГУ забежали вечером в большую булочную-кондитерскую где-то в районе Фрунзенской. Я направлялась к подруге и её мужу в гости, и мы хотели купить чего-нибудь к чаю. Время было неудачное – до закрытия оставалось минут десять, и торговый зал уже опустел. Две продавщицы кондитерской в белых халатах виднелись за прилавком в глубине, но, увы, вели между собою какой-то приглушённый увлекательный разговор.
Каждый, кто жил в Советском Союзе, поймёт, как мы с моей студенческой подругой пали духом при виде этой картины. Две беседующие между собой советские продавщицы – даже и в разгар рабочего дня дело совершенно безнадёжное с точки зрения получить у них какого-нибудь товару до того, как они наговорятся. А уж за десять минут до закрытия торговой точки мы и совсем не имели шансов. По всему выходило, что чай нам придётся пить с тáком.
И вдруг одна из кондитерских продавщиц обернулась, вгляделась в меня и сказала своей собеседнице: «Отпусти ей, она НАША». И я узнала в ней бывшую ученицу своей вечерней школы и возгордилась. Чай мы в тот вечер пили в лучшем виде, со свежим печеньем.
