ПОНЕДЕЛЬНИК – ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ
В последний год моего «сидения», в 1954 г., я особенно сильно была загружена прорабской работой. Кроме того, что числилась прорабом нашей зоны и отвечала за ремонт лагерных помещений, мне еще поручили ремонт зданий ВОХР – офицерский жилой фонд. А потом Мансуров поручил мне еще и проектировку некоторых хозяйственных построек Магаданского подсобного хозяйства, совхоза «Пригородный». Когда проекты были готовы, их тут же без моего участия приняла какая-то комиссия. Но строить по этим моим проектам поручили опять же мне.
Как-то в начале лета вызывают меня в кабинет подполковника Дубина. Смотря куда поставить ударение! Его фамилию надо было произносить с ударением на первом слоге, наподобие известного мичмана Козела. Подполковник Дубин – большой, очень большой человек в лагерной системе г. Магадана. Подполковник Дубин – начальник ВОХР города, то есть начальник охраны всех лагерей.
По работе мне уже приходилось с ним встречаться. Да и расположено управление ВОХР рядом с нашим лагерем № 5 – их разделяет всего лишь забор.
Подполковник Дубин сказал, что мне поручается строить коровник где-то в стороне от Веселой, что уже в понедельник туда направят сто сорок человек солдат и что меня туда и обратно, а это только в один конец двадцать три километра, будет возить на мотоцикле солдат по фамилии Чайка.
Выслушав приказ, а это был именно приказ, я сказала, что в понедельник ровно в восемь часов утра буду на вахте лагеря ожидать мотоцикла. Так и было: в понедельник в восемь утра мы с Чайкой выехали на мотоцикле в район бухты Веселой, на новую строительную площадку. Когда мы приехали, солдаты уже были на месте. Подполковник Дубин предупредил меня, чтобы я ни в коем случае не проговорилась перед солдатами, что я заключенная, потому что им, вольным, будет оскорбительно выполнять приказы зечки.
Приехав, я сразу же велела солдатам брать ломы, лопаты, кайла и профилировать дорогу от будущей стройки до основной дороги на Магадан. И тут же из неструганных досок мне подобие стола и лавку. Я что-то там подстелила, устроилась и взялась за изучение собственного проекта. Что-то пишу, делаю пометки. Но за разбивку здания не берусь. Дело в том, что я очень суеверная и никогда ничего серьезного в понедельник не начинаю. Ни под каким предлогом.
Так прошло полдня, каждый занят своим делом: солдаты мостят дорогу, а я сижу над проектом. Я так сосредоточилась на своей писанине, что и не заметила, как по трассе к нам подъехала легковая машина и ко мне от трассы поднимается подполковник Дубин. Он был довольно плотен, а до площадки метров пятьсот, не меньше, и все вверх.
Но вот он преодолел подъем и сопя, весь в мыле, подошел к моему «столу». Я от неожиданности вскочила. Глаза подполковника грозно сверкали, а изо рта вырывались такие звуки, что я от неожиданности ничего не могла понять. Когда дыхание у его успокоилось, я начала понимать, о чем меня спрашивают: почему не сделана разбивка здания, почему солдаты не копают траншею для фундамента, почему сто сорок человек заняты черти чем?!
Я что-то мямлю в ответ, но истинную причину не называю. Наконец он не выдерживает и тихим зловещим голосом говорит мне: «Ремизовская, иди в машину!» Господи, хоть бы не в карцер!
Подхожу к машине, сажусь. Что-то будет? Через несколько минут, запыхавшись, подошел подполковник, сел в машину, захлопнул дверцу. Шофер решил, что пора ехать и стал заводить машину. Подполковник его остановил и послал покурить.
Шофер вышел, и подполковник снова стал допытываться, почему я не сделала разбивку здания, почему солдаты устраивают дорогу, без которой можно пока обойтись, почему они не копают траншею под фундамент. Я продолжала увиливать от прямого ответа, объясняла ему, что именно дорога нужна в первую очередь для подвозки материалов. В таком духе мы прошли по кругу раза три, не меньше. Наконец, я не выдержала и говорю:
– Но сегодня же понедельник!
Подполковник Дубин был настолько поражен моей наглостью, что прямо-таки раскрыв рот, уставился на меня. Виданное ли дело, чтобы зек ослушался начальника, да еще из-за какого-то дурацкого суеверия! А я, осмелев от собственного признания и приняв его молчание, чуть ли не за одобрение, Стала быстро-быстро объяснять, что по понедельникам я ничего серьезного не предпринимаю. А сегодня как раз понедельник, то есть тяжелый день. Подполковник Дубин некоторое время сидел молча, а потом так задумчиво говорит: «А, может, ты, Ремизовская, и права?»
Тут уж я разошлась и стала «обосновывать» свое суеверие советским строительным законодательством, которое, слава Богу, знала на зубок. Ведь согласно законам производитель работ несет ответственность за построенное здание в течение пятнадцати лет. Как же можно такое важное ответственное дело начинать в понедельник?! А вдруг, например, просядет фундамент и «поведет» здание? Конечно, прораб, даже если это была ошибка геолога. Пойди потом, докажи. Нет уж, в понедельник ничего путного начинать нельзя. Нам только кажется, что это – суеверия, а на самом деле – это почти закон, потому что понедельник – день тяжелый.
Подполковник долго молчал и даже как-то подобрев лицом выслушал мой монолог.
– Ладно, Ремизовская, иди – за тобой Чайка приедет.
После этого случая подполковник Дубин больше никогда не указывал мне, что и когда надо делать. Лишь спрашивал: «Ну, как там у тебя, Ремизовская?»
Я докладывала, как положено.
