Девятый и десятый класс мама оканчивала в Цебриково. Там директором школы был Цветков, кажется, Николай Иванович – легендарная личность, у него учились дети из всех сёл района (когда я жила у тёти Мани, он, уже старенький, ещё был директором школы…). Когда сообщили, что закончилась война, Цветков раздобыл грузовик и отправил десятиклассников по окрестным сёлам – сообщать об окончании войны. Радио ведь не было, почта не работала.
Мама рассказывала, как они, стоя на грузовике, объезжали все, даже самые маленькие сёла, и кричали: «Люди! Война закончилась! Войны больше нет!» И люди смеялись, обнимались, пели и плакали. Больше плакали, потому что понимали, что многие никогда уже не вернутся.
Мама хорошо понимала, что в колхозе ей – инвалиду – не работать. Физически она не могла делать ничего такого – ни мешки таскать, ни тяпкой махать. Училась хорошо, значит, надо продолжать учёбу. Бабушка была против, но мама настояла на своём и в 1946 году отправилась в Одесу поступать в вуз.
Поступила она сразу не в университет, а в «консервный институт» - так называли институт холодильной промышленности. Поступила легко, хотя конкурс был большой, а фронтовикам были льготы. Проучилась пару месяцев и тут, на её голову, появилась землячка-подружка, которая сказала, что на филфаке, в университете - недобор! Представляешь – филфак! Университет! В самом деле: это сейчас слово университет – выхолощено, нивелировано и относится почти ко всем учебным заведениям, а тогда – это был самый достойный вуз! Высшего ранга! И мама соблазнилась этим загадочным поэтическим словом и перевелась – через асфальтовую дорожку, поскольку главные корпуса института и университета находились на улице Петра Великого дверь в дверь напротив. Кто знает, если бы она не пошла на поводу у подруги, быть может, её жизнь как инженера сложилась бы совсем иначе. Но нам не дано ничего об этом узнать.
Сначала мама жила на квартире у одной старой еврейки. Через много лет мама показала мне эти ступенечки в доме неподалёку от нашего факультета – металлические, ажурные… А потом ей дали общежитие на улице Пастера, тоже совсем близко. Через годы я буду жить в двух шагах от маминого общежития – на Щепкина…
В общежитии у них сложилась прекрасная компания – дружили студенты с параллельных потоков украинского отделения и русского. Папа был с русского потока, мама училась на украинском отделении.
1947 год – послевоенный голод, который тоже никто не называл голодомором. Просто – опять недород, послевоенная разруха, жёсткость властей по отношению к тем, кто был в оккупации, а это – полстраны, вся Украина. Пухли от голода люди, умирали, теряя карточки, от недоедания… Однажды вытащили карточки и у мамы – это была страшная трагедия.
- Сидим мы с подругой, тоже Верой, на кровати голодные – плачем…. – рассказывала мама. И что бы они делали, не знаю, потому что карточки были за весь месяц, если бы не вошли в дверь – бабушка и тётя Сеня! С мешком кукурузной крупы, который они притащили на себе, добравшись с попутками в Одессу. Эта кукуруза спасла маму, и не только её. Варили кашу, пекли торты, просто – были сыты. Мама даже поправилась от этой кукурузы!
