Прогуливаясь по городу, я заметил, что на площади около Национальной галереи часто можно слышать уличных ораторов. Несколько раз послушал - все говорили об одном и том же: ругали СССР. Мне показалась удивительной одна особенность здешней свободы слова: каждый человек имел право ругать Советский Союз, но никто не рисковал выступить публично в его защиту, настолько взвинчено было против СССР общественное мнение.
В газетах печаталось все, что угодно, но антисоветские настроения тоже были очевидны. Ниже привожу несколько примеров, записанных у меня в дневнике.
Объявление о лекции: «Отношение господа бога к современной всемирной политической ситуации».
Де Голль произнес воинственную речь (8 марта 1948 года): готов идти войной на Советский Союз, если его поддержат США.
В газете «Ивнинг Диспатч» председатель «Шотландской лиги европейской свободы» потребовал, чтобы Россия «убиралась назад в Азию, где ей и место».
Интересно, что шотландцы гораздо реакционнее англичан. Например, лорд Соутон сказал мне, что он поддерживает выступления некоторых политиков, ратовавших за отделение Шотландии от Англии и за переезд монарха в Шотландию, так как в Шотландии больше людей, верных его священной особе, и они смогут лучше охранять его, а в Англии люди к монарху безразличны. Неудивительно, что шотландцы резче англичан относились и к СССР.
Мне представлялось, что антисоветские настроения хотя бы немного ослабит прибытие в ближайший к Эдинбургу порт Лит впервые после окончания войны советского торгового судна. Но все вышло не так.
Двенадцатого марта советский корабль «Вторая пятилетка» вошел в гавань, он привез ячмень, из которого шотландцы гонят виски. Я видел, как осторожно катер проводил на буксире наш корабль сквозь лабиринт узких рукавов, в которые большое судно, казалось, едва ли могло протиснуться. Зрелище было красивым. Бросалась в глаза широкая красная полоса на трубе корабля, правда, без серпа и молота. Зато флаг был с большими серпом и молотом, сверкающими золотом. Порт Лит, по сравнению с Шанхаем, просто маленькая серия причалов. На набережной собралось человек двадцать пять - тридцать встречающих. Я познакомился с журналистом МакКорри, корреспондентом какой-то правой газеты, и его спутницей. Они сказали, что все корреспонденты ожидают какого-нибудь скандала, и указали мне на Тома Меррэя, секретаря Шотландско-советского общества дружбы. МакКорри выразил пожелание, чтобы Меррэя сбросили с парохода, - вот тогда была бы сенсация. Стоявший тут же полицейский офицер выразил общее настроение словами: «Когда ячмень разгрузят, хорошо бы пустить торпеду в корабль при выходе его из порта». Я поднялся на корабль вместе с журналистами и попросил позвать судового врача. Тот пришел, но, отговорившись занятостью, предложил перенести встречу на завтра. Разговора с членами команды не вышло: отвечали на вопросы очень коротко, сдержанно, холодно и неохотно. Я-то думал, что, представляя собой пятьдесят процентов советской колонии Эдинбурга, буду принят соотечественниками с распростертыми объятьями. Ничего подобного не произошло.
На другой день я снова пришел на корабль. На этот раз все было лучше. Провел на пароходе четыре с половиной часа. Пришлось поработать переводчиком у старшего помощника: беседовал с поставщиками, таможенными чиновниками и санинспектором, со случайными посетителями и журналистами. Потом обедал в кают-компании. Ел ржаной хлеб. Атмосфера была совсем другой, чем накануне, — намного теплее. Угощали «Казбеком» и «Катюшей». Вечером и в газете «Ивнинг Диспатч» появилась статья, более дружелюбная по отношению к советскому кораблю. На следующий день члены шотландско-советского общества дружбы на автобусах возили моряков по городу. Пригласили их на концерт самодеятельности с чаем и бутербродами, но те не пришли. Я чувствовал себя препротивно.
В Бристоле, судя по газетам, наш капитан отказался встретиться с представителями общества англо-советской дружбы, и те очень обиделись. Тут виноваты обе стороны: ни та, ни другая не понимали поведения противоположной стороны. Чересчур разными были взгляды.
Мое настроение с каждым днем становилось все хуже. Вот одна из дневниковых записей: «Четверг, 18 марта. Был в замке Холлируд. Сегодня газеты полны цитатами из речи Трумэна. Англичане взвинчены и говорят о войне. У меня настроение неважное. Советских газет нет. Поговорить не с кем. Я приехал сюда под влиянием сталинских слов о том, что для войны сейчас объективных условий нет... Может, объективные условия изменились... одиночество и враждебный тон газет изрядно действуют на нервы. Если бы не мое желание получить новые знания в медицине, я послал бы все к черту и уехал сегодня же».
Свободное копирование
