Борьба разыгрывалась на наших глазах. Утром в день годовщины освобождения города (я правильно выражаюсь?) перед восстановленной часовней неподалеку от собора было устроено торжественное богослужение. За ним последовала демонстрация трудящихся. Вернее, демонстраций было две: одна правильная, а другая — сторонников Миколайчика. Вторая была расценена как вылазка. Предстояло, однако, новое столкновение сил, которое, кто бы мог подумать, касалось нашего ансамбля непосредственно!
Интрига началась издалека. Кому-то из начальства пришла в голову замечательная мысль: поскольку ансамбль участвует в торжествах, сделаем так, чтобы правительство Польской Народной Республики наградило всех участников ансамбля польской медалью. Правительству эта мысль показалась интересной — и каждый из нас был награжден боевой медалью «Za Odrз, Nysз, Baltyk», то есть за новую границу Польши, проходящую по Одеру, Нейсе и Балтийскому морю, то есть за освобождение Западных земель. В документе, который сопровождал медаль, так и написано — что хорунжий Бернштейн Б. награждается за героические деяния (bohaterske czyny) по освобождению указанных земель. Я храню экзотическую иностранную медаль — и как память о моей польской одиссее, и как скромное свидетельство бесстыдного военно — политического цинизма.
Однако в тот вечер, когда медаль была вручена, мне предстояло совершить небольшой подвиг.
Нас предупредили, что выступление чрезвычайно ответственное. Политическая острота события, кроме всего прочего, была обусловлена тем, что от польского правительства на торжества прибыл некий Керник, ближайший соратник Миколайчика и его заместитель в руководстве партии! Это он будет вручать нам медали! Стойкость и бдительность, товарищи!
К условленному времени мы прибываем в зал, где произойдет торжественная церемония, а за нею последует наш концерт. Это восстановленный кинотеатр, украшенный флагами, транспарантами и гирляндами. Забираемся на сцену… Вот она, вражеская провокация! На сцене нет фортепиано. То есть, фортепиано нет нигде! Силы реакции срывают концерт! Что делать?
Нет, мы этого не допустим. Я со всех ног — в буквальном смысле, поскольку других средств локомоции не существует, — мчусь в советскую комендатуру, где есть рояль: знаем, мы на нем работали. Вбегаю в дом, сооруженный на деньги Лиги Наций, ищу коменданта. Но коменданта нет, и его помощников нет, и заместителей нет, кого ни хватишься — никого нет. Все уехали возлагать венки на могилы павших воинов. Но попадается какой-то старшина и солдаты из взвода обслуги. Я принимаю командование на себя.
— Старшина, шесть солдат ко мне! Живо!
На заднем дворе нахожу довольно изрядную тачку, отвинчиваю рояльные ноги и педали, громоздим рояль на тачку и, впрягшись, везем его через город. Затаскиваем через боковую дверь — фух, как раз поспели, торжественная часть кончается. Ввинчиваем ноги и выкатываем инструмент на сцену, как только завершилось вручение медалей артистам — героям. Объявляется начало концерта. Тут я замечаю, что педали валяются в углу. Последний богатерский чин: на глазах у публики я выхожу на сцену, ложусь под рояль и завинчиваю болты. Аплодисменты. После этого я еще изобразил ля — мажорный, с барабанным боем, полонез Шопена, при относительно небольшом количестве фальшивых нот. Молодой был…
Не знаю, может быть, я отчасти заслужил эту медаль.
Позже, когда меня уже не было в Польше, власти, желая расколоть партию Миколайчика, вели сепаратные переговоры с моим знакомым Керником. Керник будто бы соглашался на какие-то компромиссы, но выдвинул условия. Первое из них было: вывести из страны советские войска… На таких условиях с этим типом не о чем было разговаривать. Недаром он, вручая награду, смотрел на меня волком.
Свободное копирование
