автори

1427
 

записи

194062
Регистрация Забравена парола?
Memuarist » Members » Sergey_Gornostaev » Дневник 16-летнего юноши - 16

Дневник 16-летнего юноши - 16

14.10.1942
Александровская, Республика Кабардино-Балкария, Россия

14 октября 1942 г.

 

 Вот уже третий месяц мы в войне, в предчувствии боя в станице. С первого августа через станицу шли войска, артиллерия, кавалерия, пехота, на автомашинах, пешком. Усталые, запыленные, потные солдаты шли через станицу вечерами и ночами, днём прячась в тени садов, на берегах Лезгинки. Вечером по грейдеру гудели машины, пробивая светом своих фар, густую пыль, которая поднималась в душном воздухе. Дышать было нечем, ночь не приносила прохлады. А немцы шли очень быстро. Ростов, Батайск, Сальск, Тихорецк, Минводы. Примерно за две недели расстояние Ростов – Минводы. Наборы в армию. 1 августа забрали весь 24 год. 10 взяли и нас с отцом. Меня отпустили.

 

 Примерно к 20-му взята Новоивановка, потом немцы оттуда выбиты. Бои в районе Прохладного. В горах, в районе Эльбруса, Малка, Кызбурун, к Нальчику. Рыли окопы. Таскали манатки. Суматоха. Сначала в дали гремела катюша. Наши самолёты, низко над землёй стаями летали на север и назад. Появлялись и немецкие, был бой. Я видал, как разворачивались и маневрировали в небе самолёты, как один из них с заду догнал и ударил с хвоста другого, тот пошёл вниз. Лётчик выпрыгнул с парашютом. Говорят, сбитый самолёт был наш, лётчик был ранен, он спустился где-то на острове Терека в кустах. Люди слышали его стон, кричали ему, но стон прекратился, его не нашли. После по островам рыбачили мальчишки, один из них заметил парашют и потом молодого юношу-лётчика, он был мёртв.

 

 Говорят, в этот день сбили ещё два самолёта, тоже наших. Один сгорел вместе с лётчиком. Другой разбился; лётчик тоже был мёртв. Самолёт упал на Деменюке, так называется ручей и место, где он протекает. Место это очень красивое. Пологий большой овраг весь порос лиственными деревьями: дубами, липами, а кое-где и берёзы; внизу по голышам струится холодная чистая вкусная (зачеркнул) ароматная вода, весной здесь много фиалок. Весной прошлого года мы ходили туда; прекрасно было сидеть в пахучей тени леса на влажной земле с тощей лесной травой, усыпанной прелыми листьями. Какие тихие думы были, какие волнующие кровь чувства! А кругом были степи жаркие, знойные, бескрайние, степи с жирным благодатным, буйно-родящим чернозёмом. Величавые белоснежные горы блестели вдали, глубокое южное голубое-голубое небо, - и всё купалось в лучах яркого ласкающего солнца.

 

 Фронт всё приближался. Немцы ударили вдоль железнодорожной линии на Моздок. Вечером уже на востоке светили немецкие ракеты, всё больше приближаясь к югу, к горам. Далёкие ракеты казались яркими, подошедшими близко к земле звёздами, бои всё приближались. Вот они уже в Курпском районе за Муртазовом. Нижний, Верхний Курп, Акбаш и другие селения. Ещё до этого в станице отдыхали от боя войска, они смеялись, и многие не возвращались назад из боя, приходили и раненные, были лазареты, потом их эвакуировали. Рубили кустарник на Тереке, потом забрали на окопы. Сестру тоже забрали, она там заболела, и её отпустили домой. В боях много легло узбеков. Обыватели рыли окопы, а ещё больше тянули с полей и с завода и ото всюду всё, что можно было взять. Бомбёжки столицы ещё не было, только две бомбы упали в степи к северо-западу от станицы, недалеко от дороги на Майский.

 

 В станицу возвращались отпущенные мобилизованные. Папа не вернулся. Мы слышали, что он в Дербенте, что денег у него очень мало осталось, что там на перешейке между сушим берегом моря и горами Дагестана он, может, голодает, там одна рыба да соль. Но я думаю, что он всё-таки не будет голодать: ведь он соображает.

 

 Интересна его биография: она может составить увлекательную повесть. Сын русского мужика, родился в Орловской области, в т.н. выселках, Полёвские дворы – три дома в поле, чернозёмных равнинах России. Небольшой ручеёк бежал под маленькой горкой, а кругом степь. Летом кругом волнуется рожь, а зимой снега. Волки, трусливые зайцы бродят по бескрайним снежным полям. Глухой уголок. Редко-редко пройдёт заблудившийся мужик мимо окон трёх затерявшихся в полях изб. Но детство, как всякое детство, прекрасно.

 

Не знаю, почему все с такой любовью вспоминают своё детство. Вероятно, потому что ребёнку кажется всё прекрасным, и он не знает о тех ловушках, которые готовит ему жизнь. Таким прекрасным непознаваемым волшебным кажется свет и жизнь так увлекательна, интересна, что ребёнок, только что родившийся и воспринимающий мир своими свежими не огрубевшими чувствами, даже не знает о том, что он может умереть. Не знает ребёнок тех тупиков, в которые часто попадают, и не могут выбраться люди. Слёзы выводят из тупика и заливают детское горе, и мир кажется обновлённым, и усталая грудь приятно нежится. Детское горе легко поправимо, детские заботы непродолжительны. И нет такого мучительного неразрешимого вопроса. Родители-покровители. Дети не борются за жизнь, может быть, поэтому детство так счастливо, с такой любовью его вспоминаешь.

 

 Дальше годы учения в деревенской церковно-приходской школе. Потом три года снова дома, потом второклассная школа, подготовлявшая учителей школы грамоте и некоторое приобщение к тихой деревенской культуре, мечты и страсти. Есть какая-то прелесть быть учителем, работником умственного труда в глухом уголке, как прекрасно будить у народа жажду к знаниям, но не пришлось учительствовать, началась военная служба. Девятый Симбирский гренадёрный полк в городе Владимире. Сначала служил молодым солдатом, потом приняли в военно-фельдшерскую школу, окончил её. Дальше работал в аптекарском магазине в городе Москве, домашним лекарем у престарелого русского дипломата Куманина, человека заслуженного, образованного, знавшего много европейских языков и прекрасно владевшего ими. Куманин был послом в Мюнхене, в Германии. Счастливое это было время, он ездил по офицерам и генералам штаба МВО, делал массаж, брал на чай и кутил с писарями штаба в Сокольниках на Воробъёвых горах. Писари были из купчиков и других достаточных людей и хорошо могли угостить. Ездил в театры, большую часть по контромарках: в Большой, Малый, Художественный и Корша.

 

 Во время германской войны писарями в штабе служили знаменитые артисты: Шаляпин, Сабинов и Куржнамский. Часто за пианино пел Куржнамский, они давали контромарки. Особенно заполнил он Шаляпина в роли демона. Познакомился он также с московскими барышнями.

 

 Москва была тогда тихая купеческая, семьи были гостеприимны. В 38 году, когда папа был в Москве, он не узнал её. Такой шумной, огромной и неприветливой показалась она ему. Тогда он был крепким красивым чернобровым. Черты лица, хотя и несколько крупноваты, но изумительно правильны и прямы. Роскошная для деревенского парня жизнь в Москве на Княжном дворе на Остожинке, унтер-офицерские погоны, работа фельдшера, трения между знатными богатыми сословиями, ясно с материальной выгодой. К тому же молодость, весёлая жизнь в столичном городе. Что ещё надо деревенскому парню из глуши?

 

 Германская война прошла мимо него, зато в гражданскую пришлось потерпеть. Старые надежды рухнули. Пришла революция. Он помнит бои в Москве. На разных фронтах побывал он, был то тем, то другим, полковым врачом, а однажды даже формировал перевязочные пункты 11 армии. В Острогожке едва не умер от тифа, перенёс все три тифа и прошлое поэтому не совсем сохранилось в памяти. Потом с 22 по 32 год жизнь в деревне, стремление построить себе тёплое гнёздышко, но это не удалось. С 32 по сейчас работа фельдшером сначала на разных шахтах и в Макеевке на Донбассе, потом на железных рудниках в Липецке, потом на шахтах и на сахзаводе в Товаркове и, наконец, Кавказ. И, так, родина, Владимир, Москва, Курская, Воронежская область, г. Могилёв-Подольский, родина, Донбасс, Липецк, Подмосковье, Кавказа. Краткая, краткая биография моего отца, очень интересные отдельные эпизоды, которые он рассказывает, их стоит записать и стоит написать книгу, и я её напишу. Теперь он от нас далеко, но будет, будет близко. Как я пламенно желаю остаться ему в живых и хорошо жить сейчас там, а ещё больше желаю встретиться. Придёт время и, я надеюсь, я верю, что мы заживём счастливо, культурно и зажиточно в столь любимой нашей столице или неподалёку её в прекрасном дачном. И папа, и мама, и тётя будут счастливо проводить свою старость.

 

 Но теперь те то. Была суматоха. Из Майского уезжал военкомат. 21 сентября утром немцы взяли Муртазово, в 6 км от нас, части, стоящие за мостом, по дороге в Муртазово быстро бежали через мост, издалека были видны маленькие, бегущие через мост, фигурки. Дым или пыль окутал всё пространство за Тереком, пахло гарью. Непонятно, но кажется, что немцы один раз стрельнули по мосту, в мост не попали и поднялся столб воды. Наши заторопились взорвать мост и говорят, что на мосту погибло три красноармейца. На первый или же на второй день после взятия Муртазово началась бомбёжка из пушек или миномётов. В первый же день бомбёжки убило двух человек. В следующие дни тоже были жертвы. Умерла от ран медсестра и ранило других. На той стороне бродили люди в «белых штанах», кто это были - не знаю. Вероятно, не успевшие перейти Терек.

 

 Тихим вечером, когда в южном небе величественно горели звёзды, и только Терек шумел в тишине, да вспыхивали и гасли на востоке ракеты, незаметно в соседний огород привезли противотанковую пушку. Этот вечер был особенно тревожен. Мы не спали долго. Только за полночь уснули. Два дня побывала у нас пушка, потом ушла ночью. Этим вечером за Тереком слышалось гудение моторов, обстрел пушек был 2 – 3 дня, потом прекратился. Разбили в заводе столовую и попортили двухэтажных дом. Через день после ухода пушкарей, пришли пулемётчики и до сей поры. В саду и огородах нарыли окопы. Начала бомбить и рамка, упали несколько бомб в станицу. Опять жертвы. Наши стреляли за Терек. Кукурузники тоже бомбили Муртазово. Терек, протекавший в метрах 60, стал границей, мы на передовой линии в несомкнутом кольце. Бои, где Эльхотово и за Эльхотово, за Змейской, за Нальчиком, в горах, немец взял Майское, станицу Котляревскую. Упорные бои у г. Моздока и на улицах и в окрестностях Сталинграда. Меньшей силы бои на Ленинградском и Калининском фронтах и на побережье Чёрного моря. Москва спокойна и, вероятно, живёт прежней, полной жизнью.

 

 10 меня позвали на горе-учёт и назначили в Нальчик на гарнизонную комиссию, когда я шёл в школу, где был военкомат, пыльная, осенняя станица, казалось, была пуста, только военные бродили по улицам. Около военкомата стояли мужчины и юноши. В полной комнатке, без очереди толпились люди, одновременно боясь подходить к столу и желая отделаться от огромной неприятности. Почти всех отпустили, только 20 с лишним были направлены в Нальчик, из них половина на комиссию, половина в армию, большинство в нестроевую. Подобрались людишки, истощились людские ресурсы Александровки. Сбор был назначен на 6 часов вечера, два часа на сбор, но как всегда собрались позже, когда уже стемнело и то не все. Отложили до утра. Но мне пришлось и на этот раз вступить на эту опасную трудную дорогу. Судьба на этот раз ко мне не так была строга. Спаситель человеческого рода и мой спас меня ещё раз. Молитва моя была так искренна и любовь к нему чиста и сильна. О, как люблю я этот образ страдальца за людей, образ и моего спасителя. Уже несколько раз в беде обстоятельства слагались в лучшую сторону и кончались благополучно. И сейчас. Дней 10 есть было нечего, я был голоден. Лёша принёс кочерыжек от капусты. Я съел штук пять. Ехать было не с чем. Кое-как собрали маленький мешочек, да и то неполный с едой. Там было полцыплёнка, четыре куска варёного мяса с салом и несколько чуреков.

 

Я надел порванные заношенные ботинки, тёплый, но лёгкий пиджак, поел тёрну и пошёл. К счастью, отъезд отложили до утра, если бы нет, я может быть пропал бы от голода или от приступа аппендицита. Ночью я почти не спал. Ночь была тиха, прекрасна. Светили звёзды. И война, и тревоги казались такими ненужными и далёкими. Мама и тётя тоже не спали: подготовляли мне провизию.

 

Перед рассветом у меня сильно заболел живот, сначала резь, потом в правом боку. Мама пошла к военкому, он послал к военфельдшеру. Но как нарочно боли уменьшились, почти прошли. Мама ходила очень долго (она была стара и больна), и я очень беспокоился, что меня больным не признают, а все уедут и меня сочтут за симулянта и дезертира. Но нет. Военфельдшером, пришедшим к нам, оказалась, к счастью девушка или молодая женщина, с которой я встретился, идя в военкомат. Она была в военной форме, с двумя квадратами. После она меня в военкомате, стоя сзади, слегка толкала пальцами и концом сапога. Я, вероятно, ей понравился. Она была казачка, всем своим характером и привычками. Пролог был хороший, и он сыграл хотя и не главное значение, Главное сыграло, может быть, другое, а впрочем, не знаю. Мама, конечно, говорила с её матерью и с ней. Она пришла, проверила документы, температуру, прощупала живот и поверила, написала справку. Потом с мамой пошла к военкому: там уже все уехали. Военком был недоволен и не дал никакой справки, я остался, хотя безо всякой гарантии, на дальнейшее, но все же остался.

 

О, дай бы ещё остаться, но я бы лучше не остался, страдал бы вместе с моим народом, прошёл бы все бури и остался жив, но ведь смерть и тут летает, смерти я не боюсь, но как не хочется умирать мне, молодому. И я должен жить, я верю, я буду спасён. Сделать бы операцию, пойти в военную школу, и не таскаться по дорогам войны без всякой надежды на будущее.

 

 Так текут события, так быстро всё изменяется. Зарезали свинью, а соли нет. А мы все похудели: есть почти было нечего. Свинья небольшая, её решили перетомить. Боимся, пропадёт мясо, хотя сейчас уже похолодало. Зарезали вчера утром, опалили. Начали рваться снаряды всё ближе и ближе, вот прямо над нами спускаются. Красноармейцы спрятались. Остались двое. Вот один снаряд разорвался совсем близко, ушёл один. Только летел снаряд, мы бросились бежать в кусты и попадали. Потом бросили и тушу, и корыто с внутренностями, и в окоп. Посидели и опять за дело. Часть решили перетомить и посолить шестью стаканами соли, меньшую часть как-нибудь заморозить. В общем, думаем, что сохранится.

 

 Обстрел станицы был всё время, где-то совсем близко за Тереком или с островов строчил пулемёт. Мы сидели в окопе. Окоп наш надёжный. Надо будет как-то его устроить. О, как бы пережить это время, которое утомляет людей. Красива, мощна буря и мы любуемся ею на картинах Айвазовского, а моряку на погибающем корабле она кажется страшной, а время бури глухим и мрачным и хочется ему отдохнуть на зелёном полном солнце берегу тропического острова, а ещё больше в родном краю. Только после будешь вспоминать о тех днях и больше о себе.

 

Глухое время, никакого движения вперёд, познавай только плохое и суровое и учись находить отличать прекрасное. Передумывай вновь, грусти, мечтай о прекрасной жизни, о счастье своём и народа, люби природу, моли о спасении жизни своей и родных. Тони в тине. Пиши. А, главное, бегай по окопам, мотайся, суетись, спасайся сам и спасай своё жалкое имущество. А там ещё, что принесут немцы? Уже надоело писать об этом.

07.06.2022 в 12:03


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридическа информация
Условия за реклама