Днем мы с отцом пошли походить по деревне. Небольшие, выросшие перед домами березки были срублены, пруд затянулся тиной, многие постройки почти развалились. Но отношения между моим отцом и крестьянами были хорошими. Держа шапку в обеих руках, встречные мужики подходили к отцу и заводили дружелюбную беседу.
- Ну, что, справились со своей пахотой?
- Слава Богу, справились, батюшка-барин.
- Знаю ваше «справились». Поцарапали землю сверху, а не вспахали как следует. И свое добро наблюдать не хотите.
- Это верно, - говорит один с плутовскими глазами. - Тепереча мы, прямо сказать, пропащий, значит, народ. Прямо скажу - отпетый.
- Врешь, каналья. По глазам вижу, лебезишь. Сидор Карпов. А ты как думаешь? Лучше вам будет жить теперь, чем прежде при помещиках?
- Смекаю, батюшка, так. Лодырю хуже, а хозяйственному мужику лучше, чем прежде.
- Верно. Ты, брат, не пропадешь, как этот лодырь пропащий.
Крестьяне засмеялись.
В нашем парке когда-то тщательно ухоженные тропинки были заброшены и поросли травой.
- Дорого платить за эту работу, - объясняет отец.
Подсобные помещения в саду переделаны в жилые.
- Я собираюсь перейти на интенсивное хозяйство, - продолжает он. - Пользоваться местной рабочей силой просто невозможно. Купил сенокосилки, а они отказываются ими пользоваться. Ты как считаешь? Думаю привезти людей из Германии. Может быть, и наши постепенно поумнеют. Ничто не случается вдруг, на все нужно время.
В усадьбе многое переменилось. В конюшне лошадей убавилось наполовину, вместо оранжереи для персиков стоит дом для рабочих; выстроены новые сараи для сельскохозяйственных орудий. Около маленького домика, где жил наш швейцарец-охотник, кто-то снимает шапку и кланяется, как кланяются крестьяне.
- Не узнаешь? Наш старый дворецкий.
- Что он теперь делает?
- Что ему делать? Век свой доживает. А нового нашего дворецкого видел?
- Нет.
- Твоя старая няня, она у нас теперь всем занимается.
- А это что за здание? - спрашиваю я.
Отец рассмеялся.
- Это ошибка с моей стороны. Выстроил я этим олухам школу, - да детей не хотят туда посылать, говорят, что им это ни к чему.
На дороге показалась тележка, запряженная сытой холеной лошадкой; ехал не спеша, трушком благообразный старик с седой бородкой в суконной поддевке; он поклонился и остановил лошадь.
- Здравствуй, Иван Петров.
Старик, кряхтя, снял шапку и степенно подошел.
- Здравствуй, Ваше Превосходительство Георгий Ермолаевич, здравствуйте, молодой барин.
Отец ему протянул руку (что меня поразило). Тот ее почтительно пожал обеими руками.
- Откуда Господь несет?
- Да ездил тут по делам, мост осматривал.
- Ну, что?
- Ничего. Две балки забраковал да пару велел еще болтами закрепить. Мост ничего. Зато шоссе, накатка. Одно горе.
- Знаю. Я вчера проезжал; мы по этому поводу с исправником уже перетолковали.
Старик смеется.
- Ну, если ты. Ваше Превосходительство Георгий Ермолаевич, уже с исправником переговорил, то подрядчик исправит.
- Посмотрим, - отвечает отец. - А как дела в Совете?
- Ничего.
- Иван Иванович заходит?
- Заходит.
- А Пазухин?
- Болен. Ну, прошения прошу. Спешу. А то никуда уж не поспею.
Отец опять подал руку, и старик поехал.
- Побольше бы таких! Одно слово - министр. Говорить у нас все умеют. Но как до теплых мест добираются, работать прекращают. Где хочешь смотри, везде одно и то же. Людей не хватает.
- А кто он такой?
- Простой крестьянин. Бывший крепостной, бывший управляющий имения в Ранцево. Еще недавно в лаптях ходил. Теперь даю ему руку и сажаю рядом за столом. Член нашей земской управы. Почтенный человек.
Свободное копирование
