Ленинград 50-х. Дом моего детства
Московский проспект дом 74. Обыкновенный доходный дом постройки 1913 года. Если войти во двор и повернуть налево, то вы увидите трехэтажный флигель на несколько квартир. В одну из коммуналок, расположенную на последнем этаже, меня и принесли мама с бабушкой из роддома. Отец нас бросил, так как появление ребенка в его дальнейшие планы не входило. Я мог бы вообще не появиться на свет, но бабушка настояла “ничего, дочка, вырастим!”, за что я ей премного благодарен. Это был послевоенный 1947 год, и мы жили очень скромно, можно сказать – бедно. Коммунальная квартира состояла из трех комнат, кухни и длинного узкого коридора. Наша комната была большой – целых 16 метров, но один из углов занимала круглая печь, которую приходилось постоянно топить. Солнце никогда не проникало в комнату, потому что оба окна упирались в шестиэтажный дом напротив, отделявший нас от проспекта. Крыша нашего дома постоянно протекала и в комнате всегда была сырость. Вид из окна не радовал глаз – служебный вход в продовольственный магазин был в соседнем доме и к нему непрерывно подъезжали подводы. Недалеко, на Киевской улице, располагались Бадаевские склады, откуда на телегах , запряженных лошадьми, подвозились продукты.
В комнате мы жили вчетвером. Вместе с нами жил парализованный дедушка Егор Никитич. В 1938 году он забрал мою бабушку с дочкой из деревни, находящейся в Тульской губернии, и привез в Ленинград. Первый муж бабушки – отец мамы, замерз, возвращаясь с городской ярмарки в родную деревню, и они осиротели. Приехавшему в деревню погостить Егору Никитичу, приглянулась моя бабуля, и он взял ее замуж, несмотря на дочь от первого брака. Бабушка , Татьяна Никитична, была в деревне уважаемым человеком-председателем колхоза, и переезд в Ленинград дался ей нелегко. Но Егор, который был старше на два десятка лет, сумел ее уговорить. Так они оказались в Ленинграде. Дед работал начальником охраны на пищевом комбинате. Туда же он устроил и мою бабушку, а мама ходила в школу. Кроме основной работы у деда был надомный бизнес. Он “катал “ валенки. К их изготовлению он привлек и бабушку. Работая сутки через трое, все свободное время она проводила за швейной машинкой Зингер, а готовые валенки дед продавал на барахолке. Когда началась война, они не эвакуировались, так как комбинат продолжал работать. В страшную блокадную зиму 1941-42 года всем удалось чудом выжить. Весной 42 года бабушка и мама были отправлены на торфоразработки, где нормы хлеба были повыше, а от болезней спасались настоем еловых веток и огородом. Дед по возрасту и состоянию здоровья не попал в армию, но во время налетов тушил зажигалки. Во время одного из таких налетов он был ранен и стал инвалидом. Дед почти не говорил, правая рука его не работала, и он с трудом мог добраться до туалета. Ни горячей воды, ни ванны в нашей квартире не было. Целыми днями дед сидел на кровати, и помыть его было большой проблемой. Огромным ударом для семьи стала денежная реформа 1947 года, в результате которой дед потерял большую часть накопленных денег.
После окончания войны бабушка продолжала работать на комбинате, а мама устроилась на Бадаевские склады рабочей. Работала там она недолго, и, окончив курсы продавцов, перешла работать в магазин, расположенный напротив нашего дома. Он торговал продукцией молокозавода. Меня отводили в ясли, а с трех лет в детский садик на Смоленской улице. Помню следующее место маминой работы в кафе ДК имени Капранова. Но и там она отработала недолго, и следующим местом ее работы стал буфет в 373 школе на улице, которая сегодня называется улицей Коли Томчака.
Я ненавидел детский сад. Не помню, чтобы меня обижали ровесники, но мне доставалось от воспитателей. Зная, что у меня нет отца, за малейшую провинность меня наказывали и ставили в угол. Однажды мама задержалась на работе и забрала меня последним. Придя в садик, она увидела меня стоящим в углу и с разбитым носом, из которого текла кровь. Мама готова была разорвать дежурную воспитательницу и с тех пор в садик я не ходил. Но на лето меня вынуждены были отправлять вместе с садиком на дачу в Сиверскую. Я очень скучал и с нетерпением ждал, когда наступит родительский день и приедет мама. В воскресенье, после завтрака, вместе с другими детьми, я стоял у забора и следил за дорогой, ожидая маму или бабушку. А потом она забирала меня на весь день, мы гуляли вместе, а мама угощала меня чем-нибудь вкусным.
Однажды мы c ней забрели на военный аэродром, это я упросил маму подойти поближе к самолетам. Нас забрали и отвели к командиру. Я не на шутку испугался, но после выяснения нас отпустили. Этот эпизод до сих пор остался в памяти.
В сентябре начинался учебный год, и мама брала меня с собой на работу. Чтобы я не болтался бесцельно по школе, она отводила меня в школьную библиотеку. Замечательный человек, библиотекарь Галина Григорьевна, разрешала мне рыться в шкафах и брать любые книги. Я никогда не забуду, с каким наслаждением и интересом разглядывал сначала иллюстрации, а затем начал читать Пушкина, Толстого, Маршака, Михалкова, Бажова и Пришвина. Галине Григорьевне я обязан тем, что навсегда пристрастился к чтению.
Нашими соседями в коммуналке, занимавшими две крохотные комнаты по двенадцать метров, были старуха и молодая мать с дочкой. Кухня была местом постоянных скандалов и стычек. Поводом могли послужить не выключенный свет в уборной, открытая форточка на кухне или грязь в местах общего пользования. Выяснение отношений нередко переходило в рукопашную схватку, и тогда вызывался участковый милиционер. Детская память сохранила эти скандалы с соседями и напряженную обстановку в квартире. Себя я помню, начиная с четырех лет. Вот мы гуляем с мамой по проспекту, который тогда назывался именем Иосифа Виссарионовича Сталина. Если направиться от нашего дома направо, в сторону Обводного канала, то по пути будет два киоска Союзпечати. Равнодушно пройти мимо них я не мог. Прилипнув к стеклу, я внимательно изучал обложки выставленных на витрине книжек. Киоскеры меня знали и давали смотреть понравившиеся книжки. Игрушек у меня не было, но иногда, с получки, мама могла купить мне недорогую книжку. Хорошо запомнил, как однажды мама не смогла купить очень понравившуюся мне книгу, она не взяла на прогулку деньги, и я устроил настоящую истерику. Дело было зимой, я орал до самого дома, и, в результате , оказался в больнице с воспалением легких. С тех пор при малейшей простуде мне приходится лечить горло.
Вспоминаю двор нашего дома, ровесников, с которыми играл в казаки-разбойники, прятки, в войну, бегали по крышам дровяных сараев. Сарай, в котором находился запас дров на зиму, был у каждой семьи. В нашем сарае, кроме дров, стояла деревянная бочка с квашеной капустой, заготовленной на зиму. С трудом приходилось в морозные дни наскребать в кастрюлю капусты для приготовления щей. Не забыл, как самый старший из ребят, Валерка, пользуясь невнимательностью извозчика, воровал пустые бутылки из ящиков, которые грузили на подводу у магазина. Потом, сдавал украденное и покупал конфеты. Когда телега была пустой, извозчик катал нас до Бадаевских складов. Маршрут проходил по проспекту, затем по набережной Обводного канала и по Заозерной улице. Однажды, вооружившись палками, под командованием Валерки мы пошли бить мальчишек во двор дома 66, расположенный на углу Обводного канала и Московского проспекта. Разбившись на пары, мы фехтовали друг с другом, и только чудом обошлось без травм. С соседскими ребятами, из дома 78, мы бросались камнями, а зимой ледышками. Угрожая друг другу, мальчишки заявляли: “погоди, встретимся в школе”. Все ходили в школу, расположенную в доме 80, но мы с мамой ездили в школу за четыре остановки от дома и эти угрозы на меня не действовали.
В середине пятидесятых годов продолжилась застройка этой части Московского проспекта. Был возведен, соседний с моим, ”сталинский” дом на Московском 72 , и такой же красивый дом на Московском 75. В этом доме получил квартиру от БДТ выдающийся артист Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Чуть позднее, выстроено полукруглое здание на углу Обводного канала и Московского проспекта, напротив Фрунзенского универмага. Вскоре появится более современный дом на Московском 73 – здесь будет жить в одной из квартир футбольный тренер Зенита и сборной СССР Павел Садырин. В шестидесятые годы построен жилой дом между улицами Смоленской и Киевской, в нем на первом этаже разместился продуктовый магазин Здоровье. Украсили облик проспекта и здания вестибюлей станций метро Московско-Петроградской линии.
В 373 школе меня знали все учителя и однажды директор, фамилия ее была Курындина, позвала меня в кабинет и провела подобие тестирования. В следующем году мне предстояло пойти в первый класс. Довольно бойко я прочитал текст, и выполнил арифметические действия. Мама мне говорила, что директор осталась очень довольна моими ответами, и в шутку, пообещала отправить меня сразу в третий класс.
В сентябре 1954 года я пошел учиться. Учеба давалась мне легко. Букваря у меня вообще не было. Когда на уроке чтения одноклассники складывали по слогам “мама мыла раму”, я свободно читал Сказки Пушкина и Детство Горького. Первые пять классов я закончил с Похвальными грамотами. Мама не могла нарадоваться моими школьными успехами.
Коллектив школьных учителей состоял из одних женщин, в основном незамужних, поэтому, когда в школу был назначен преподаватель военной подготовки Василий Петрович Романов, многие дамы обратили на него пристальное внимание и пытались его заполучить. Высокий, 193 сантиметра, 1919 года рождения, фронтовик, майор в запасе и неженатый. За обладание таким завидным женихом возникло серьезное соперничество, однако он предпочел мою маму. Так в 1955 году у меня появился отчим.
Мама привела Романова в нашу коммуналку и буйные соседки сразу присмирели. Прекратились выяснения отношений, и в квартире наладилась спокойная обстановка. Отчим установил перегородку, разделившую комнату на две по 8 метров, а на следующий, 1956 год, у меня появилась маленькая сестренка Нина. Перед ее появлением деда отправили в дом престарелых, где он прожил несколько месяцев и в возрасте 70 лет скончался. Бабушка недолго горевала, она помнила, как Поникаров нещадно ее эксплуатировал на пошиве валенок. Мама потом говорила мне, что он бабушку и привез в город с этой целью.
Мои отношения с отчимом не складывались с самого начала. Надо сказать, что он пытался их наладить, но я не чувствовал тепла и расположения к себе. Это были скорее отношения учителя к ученику, нравоучительные и назидательные. Романов был очень строгим, и я его боялся. Это замечала мама, а бабуля, которая во мне души не чаяла, его просто возненавидела. Самое мягкое определение, которое она дала Романову, было “долдон” и “ дятел”, а позднее называла его не иначе как “дурак”. Меня он пытался муштровать, воспитывать так, как считал нужным, но маме и бабушке это не могло нравиться. Когда он своим громовым голосом распекал меня по поводу нечищеных ботинок, или неубранной одежды, я от страха пугался и замыкался в себе. Может быть, для преподавателя военной подготовки, это было нормальное поведение, но отцом для меня Романов так и не стал. Хоть он и собрал документы, необходимые для моего усыновления, оформить это мама и бабушка ему не разрешили. И очень правильно сделали. В моем свидетельстве о рождении, в графе “отец”, навсегда остался прочерк.
После успешного окончания первого класса школы, мне подарили велосипед. Я гонялся по двору со своими приятелями, а в воскресные дни мы с бабушкой ходили к Новодевичьему монастырю на Московском проспекте 100. Огромная, асфальтированная перед зданием, территория позволяла разгоняться с большой скоростью, и я очень любил эти прогулки. Иногда мы заходили на кладбище, и я мог увидеть могилы поэта Некрасова, художника Врубеля, шахматиста Чигорина и другие. В том году я увлекся шахматами и, вместе со своим другом, тоже отличником Володей Пшеницыным, ходил на занятия в шахматный кружок Дома пионеров на Московском проспекте 121. Сегодня здесь расположен Театр сказки. Однажды занятия в нашем шахматном клубе проводил чемпион Ленинграда 1938 года Геннадий Лисицын. По окончании урока состоялся сеанс одновременной игры на тридцати досках. Я проиграл, а мой друг сумел сделать с мастером ничью. В тот свой визит Лисицын презентовал свою книгу “Стратегия и тактика шахмат “ Выпуск 1956 год. Несмотря на ее высокую стоимость, целых 15 рублей, мама купила книгу по моей просьбе, и я долгие годы использовал это пособие для совершенствования своих навыков в шахматах.
Мама моего друга Володи работала кассиром в ДК Ильича на Московском проспекте 152. Остались в памяти огромные очереди в кассу на, только что вышедший на экраны, фильм “Тайна двух океанов”. C замиранием сердца глядя на экран, следили мы за походом подводной лодки “Пионер”, и разоблачением шпиона Горелова. С тех пор это один из самых любимых моих фильмов, а книга, с таким же названием, навсегда заняла место в моей домашней библиотеке.
Мне везло на друзей. Моими товарищами были отличники Рева, Пшеницын, Оводенко, который в настоящее время является академиком, ректором института авиаприборостроения. В 1969 году, я провалил вступительные экзамены в этот ВУЗ. А ведь мы могли бы там встретиться. Во дворе я появлялся редко, потому что занятия в школе продолжались допоздна. Вечерами здесь училась рабочая молодежь и домой мы с мамой приходили поздно. Уроки я делал в школе, затем проводил время в библиотеке. С класса примерно третьего, я увлекся чтением Майн Рида, Стивенсона и Канан Дойля.
На глазах менялся облик моего района. Преобразились берега Обводного канала, которые были “одеты камнем”. В 1956 году началось возведение Московских триумфальных ворот. Мне разрешалось гулять самостоятельно по городу, и я с интересом разглядывал появившиеся новые здания.
Любил я бродить по этажам Фрунзенского универмага. На первом располагался мой любимый отдел спортивных товаров. На самом видном месте велосипеды и мотоциклы. Цена велосипедов начиналась с 600 рублей. Память сохранила такие марки как ХВЗ, ЗИФ, Пенза. Мотоциклы Урал, Иж 56, Ковровец, К-125, мотороллеры Тула и Вятка. Здесь же были резиновые лодки. В конце первого этажа, у второго выхода - отдел мебели. Ждановские шкафы, кровати, диваны, висящие на стенах ковры. Мне нравились дорогие вьетнамские. Время дефицита наступит в семидесятые годы, а тогда это все можно было свободно купить. На втором этаже отдел телевизоров и радиоприемников. В 1958 году мы купим здесь КВН-49 с прямоугольной линзой за 950 рублей. Но самым престижным телевизором с огромным экраном продавался Темп, который был признаком состоятельности его владельца. Всего каких-то 2000 рублей. Здесь же радовали глаз радиолы, приемники и проигрыватели, из которых выделялся Фестиваль за 2400 рублей. Послушав мелодии в секции грампластинок, я направлялся к выходу. Третий и четвертый этажи, где продавались одежда и обувь, меня не интересовали. У выхода из универмага привлекал внимание автомат с пульверизатором. За брошенные в его щель 15 копеек, можно было подушиться одеколоном типа Шипр. Рассматривая витрины, заметил, что хорошо запоминаю цены на различные товары. C семи лет меня посылали в магазин за продуктами, расположенный в нашем доме, и я легко рассчитывал стоимость покупок. До сих пор я помню, сколько стоили различные товары и продукты в конце пятидесятых годов. Нравилось мне кататься на трамвае или троллейбусе. Взяв билет, я ехал до конечной остановки, и рассматривал в окно здания и исторические места, знакомые по различным прочитанным мною книгам. Эти поездки помогли значительно расширить кругозор и узнать Ленинград.
На время летних каникул мама устраивалась работать в пионерский лагерь поваром, а меня брала с собой. Запомнился пионерский лагерь в Васкелово, и комсомольский лагерь в Лосево. В деревне рядом с лагерем, мама сняла на лето комнату, в которой жили бабуля, и моя годовалая сестренка Нина. Я и мама жили в лагере. В огромной комнате стояли несколько кроватей, на которых спали, работающие в столовой лагеря, женщины. Я спал вместе с мамой. Условия проживания были непростыми, но зато все время я проводил на свежем воздухе. Женщины, свободные от работы, брали меня с собой в лес за ягодами и грибами, которых в окрестностях было великое множество. В клуб лагеря, представляющий из себя деревянный сарай, приезжала кинопередвижка. Врезался в память фильм “Они были первыми “. Недалеко от лагеря были развернуты несколько палаток, в которых разместились саперы. Они занимались разминированием окрестных лесов от мин и снарядов времен минувшей войны. Я крутился около них и однажды мне дали походить с миноискателем. Запомнил горку обнаруженных боеприпасов, приготовленных к вывозу. Вспоминаю, как в пионерском лагере недалеко от станции Васкелово, целыми днями пропадал на местах боев. Вместе со всеми мальчишками, в окопах недавно закончившейся войны , мы собирали гильзы и боевые патроны, которых находили великое множество. В город я привез банку из - под монпасье, наполненную порохом, и проводил опыты, поджигая его и рискуя здоровьем.
Справедливости ради надо сказать, что отчим пытался найти подходы ко мне. Помню, как всей семьей в 1955 году мы отправились на открытие Ленинградского метрополитена, восхищались великолепием подземных станций – дворцов и катались на поездах. Однажды он принес домой пневматическую винтовку и показал, как надо стрелять по мишеням. Летом он уезжал работать воспитателем в комсомольско-молодежный лагерь, но однажды в его отпуск мы провели вдвоем две недели в Ораниенбауме. Комнату нам предоставила мамина хорошая знакомая по работе в школе, преподаватель русского языка Коваленко. Мы пробовали ловить рыбу в Красном пруду и ходили за грибами, но друзьями так и не стали. Думаю, что в этой ситуации, большая часть вины лежит на том, кто старше по возрасту. И хотя я пытался называть его папой, это удавалось мне через силу. Не чувствуя тепла в его отношении ко мне, я сторонился отчима и боялся его. Меня пугал его громкий голос, приказной тон, нависание надо мной всей его огромной фигуры. Мама всегда защищала меня и старалась не оставлять наедине с отчимом. Доходило до того, что в баню, мы с Романовым ходили в разные классы.
Жили мы в ужасной тесноте. Пять человек ютились в шестнадцатиметровой комнате с огромной печкой в углу. Никакой перспективы в решении жилищного вопроса не просматривалось. Строительство знаменитых “хрущевок” начнется лишь через три года и об этом мы даже не догадывались. Улучшить условия можно было только с помощью обмена, так как продажи и покупки квартир в те годы не существовало. Все городское жилье принадлежало государству. И в один из выходных дней мы с мамой отправились на Малков переулок. Здесь находился знаменитый Ленинградский “толчок”, на котором собирались желающие обменяться жильем. Он располагался в центре города на пересечении Садовой улицы и Измайловского проспекта. Я увидел толпу в несколько сотен людей, непрерывно перемещающихся и задающих друг другу один и тот же вопрос: - Вы что меняете? Здесь обменивались информацией, рассматривались варианты, выстраивались обменные цепочки.
Мама активно включилась в процесс, а я начал читать информационные витрины Ленжилобмена. Их было несколько десятков, и здесь предлагались к обмену квартиры и комнаты, сдавались углы и предлагались услуги по прописке. Не сразу я нашел нужный раздел – обмен комнат. Переходя от одного стенда к другому, внимательно изучая предложения, я записывал подходящие варианты. До сих пор не перестаю удивляться, как я, одиннадцатилетний пацан, сумел найти вариант будущего нашего обмена. Я подозвал маму, и она записала указанный в объявлении телефон. Этот вариант оказался лучшим из всех, которые нам предлагались, и все решилось довольно быстро.
