Шел март 1945 года. Готовилась крупная операция по ликвидации Курляндской группировки фашистских войск. Медленно я приходил в себя и готовился к боевым вылетам. Неожиданно Казанков сообщил, что меня опять вызывают в штаб воздушной армии. Сменив летную куртку на шинель, я выехал. Полковник Фотеев, к которому я обратился, удивленно произнес:
- Я тебя не вызывал. Зайди в контрразведку - «Смерш». Может, они что к тебе имеют?
- Не сюда ли меня вызывали? - спросил я дежурного по отделу «Смерш» капитана.
Он поинтересовался моей фамилией и ответил утвердительно. Достал из стола бумагу:
- Вот приговор трибунала, придется вас взять под стражу. Я пояснил, что приговор командующим не утвержден.
- Нет, утвержден, - подтвердил капитан, протягивая мне листок. Внизу стояла подпись Науменко.
- В таком случае я в вашем распоряжении. Капитан предложил снять погоны и ремень с пистолетом. Затем приказал сидящему рядом старшине:
- Отведите арестованного!
Старшина вынул из кобуры наган и приказал мне следовать вперед. Он отвел меня в подвал, где содержались арестованные. Я стоял за прогремевшей железной дверью и не мог прийти в себя. В тусклом свете подвала виднелись низкие дощатые нары и люди, лежавшие и сидевшие на них. Среди них трое были в форме, но без погон. Они пригласили меня к себе на нары:
- Ну, что ты там стоишь? Проходи сюда, садись. Не робей. Надо привыкать теперь к этой жизни!
Я стоял оторопело и никак еще не мог опомниться. Наконец я сделал несколько шагов и сел на нары. Мы познакомились. Мои новые знакомые были судимы несколько дней назад этим же военным трибуналом. Здесь был бывший майор - штурман при штабе воздушной армии. Его осудили на пять лет за утерю личного оружия. Бывшего капитана - начальника склада горючего и смазочных материалов - осудили на восемь лет за недостачу трофейного спирта. Его помощника, бывшего старшего лейтенанта - на пять лет. Ребята уже пообвыкли в этом подвале и держались довольно бодро. Я полюбопытствовал:
- А кто эти гражданские?
- Разная местная контра - диверсанты, заброшенные парашютисты. Но теперь мы равны, все должны искупать вину перед родиной.