Когда я вышла из здания тюрьмы, сгибаясь под тяжестью портфеля с минеральной водой, взять которую Анатолий отказался, и увидела Ларису, я была по-настоящему счастлива. Оказывается, она решила ждать меня до 12 часов.
До ближайшего поезда оставалось несколько часов. Все это время мы бродили по чудесному старому городу, любовались открывавшимся почти с каждой улицы видом на полноводную реку. Но и не забывали оглядываться в поисках нашего «клетчатого человека». Его нигде не было видно. Ведь вот, как будто он нам ничем не мешал. Ничего запрещенного мы делать не собирались, никаких секретных проблем не обсуждали. Но как приятно оказалось это чувство освобожденности от непрерывно наблюдающего ока!
На железнодорожный вокзал мы приехали минут за двадцать до отхода поезда и расположились в почти пустом зале ожидания. Нашего спутника там не было. Мы сидели напротив застекленной двери, ведущей на перрон, и ждали, когда подадут состав. Прошло 10 минут – поезда не было.
– Странно, – сказала я. – Может, выйти и посмотреть?
– Ты ведешь себя как провинциалка, – отвечала Лариса. – Никуда наш поезд не денется. Платформа здесь, рельсы здесь. Остается только ждать.
Когда до отхода поезда осталось 4 минуты, Лариса согласилась выйти на перрон. Он был совершенно пуст, только в дальнем конце его мы увидели хвостовой вагон состава. А перед глазами деревянная стрелка – указатель отправления на Москву.
Как мы бежали! Я просто не думала, что у меня хватит сил пробежать расстояние в таком быстром темпе. Хорошо, что Лариса на бегу выхватила у меня тяжелый портфель с минеральной водой; иначе я, наверное, упала бы, не добежав до вагона. Мы вскочили в последнюю дверь за несколько секунд до отхода поезда. Не могли двинуться с площадки в вагон, стояли тяжело дыша.
– Кто-то еще бежит, – сказала Лариса.
Я выглянула. По перрону бежал, нет, он уже не бежал, – он почти падал, наш клетчатый человек. Его лицо из багрово-красного превратилось в лиловое, он задыхался. Но он успел.
– Дедуся, – сказала ему какая-то сердобольная женщина, когда он вслед за нами вошел в вагон, – так и умереть недолго. Ведь можно ли так бегать в вашем возрасте?..
А он стоял, держась за спинку сиденья, и не мог двинуться.
Краска медленно отливала от его лица, казалось, оно мертвело, и только глаза были полны живой ненависти. Ведь он был уверен, что мы сидели в зале до последней минуты специально, чтобы потом убежать от него.
И опять мы сидим друг против друга, и он не отрываясь смотрит на нас и вслушивается в каждое произнесенное нами слово. И уже не хочется разговаривать и даже читать.
Когда я потом рассказывала об этой истории, я всегда спрашивала у моих слушателей:
– Зачем это было нужно? Зачем нужно было следить за адвокатом, который едет к своему подзащитному, да еще не на свидание наедине, а в присутствии следователя? Что могли сотрудники КГБ узнать в результате этой слежки, кроме того, что им было известно и без нее?
Разногласий в ответах не было. Это была так называемая демонстративная слежка, цель которой – психологическое воздействие. Так стараются запугать человека, дать ему понять, что каждый его шаг контролируется КГБ. А для того, чтобы мы обязательно обратили внимание на то, что за нами ведется наблюдение, был выбран шпик с легко заметной и запоминающейся внешностью, и наряжен он был в бросающуюся в глаза одежду.
В данном случае, как считали мои друзья, такое демонстративное наблюдение было и своего рода предупреждением, напоминанием, что они меня не забыли. Если это действительно было предупреждением, то и в этот раз я им пренебрегла. Я поступила так не потому, что была легкомысленна или смелее других. Просто это был стиль жизни нашей семьи. Давно принятое решение поступать так, как сами считаем нужным.
Свободное копирование
