5 апреля с космодрома Байконур в космос был запущен очередной космический корабль «Союз» с двумя космонавтами на борту: Василием Лазаревым и Олегом Макаровым (оба — Герои Советского Союза). Старт прошел удачно и ни у кого из присутствующих даже в мыслях не могло появиться, что спустя каких-нибудь пять минут (!) ситуация достигнет масштабов катастрофы.
Шла 261-я секунда полета, когда, по расчету, должно было произойти отделение второй ступени. Как вдруг Лазарев почувствовал тангажную раскачку, проходившую на этот раз гораздо сильнее, чем обычно. Он поднял руку и увидел, что ее водит. Тут же сообщил об этом на Землю. А в следующее мгновение раздался вой сирены и на аварийном табло высветилась надпись: «Авария носителя». Гул двигателей прекратился, после чего началось вращение. А на Байконуре даже не догадывались о происходящем, и информатор продолжал бесстрастный отсчет: «285-я секунда. Полет нормальный!… 290-я — полет нормальный!..».
Через несколько секунд космонавты ощутили резкий толчок. Пиротехника «раскидала» все корабельные блоки, и космонавты остались в спускаемом аппарате. Началось падение. Далее послушаем рассказ очевидца тех событий М. Реброва:
«Через секунду или две после начала падения стала подкрадываться перегрузка. Она быстро нарастала. Темп нарастания был много больше, чем они ожидали. Невидимая чудовищная сила вдавила Василия в кресло и налила веки свинцом. Дышать становилось все труднее. «Олег, попробуй кричать, это поможет, — предупредил товарища. — Сильнее кричи, сильнее!..».
Тяжесть перегрузки ломала, лишала возможности говорить, «съедала» все звуки, оставляя только гортанный храп и сдавленное сопение. Оба всеми силами старались противодействовать перегрузке. Наконец тяжесть стала спадать. Уже потом, когда анализировались записи приборов, было установлено, что после «пика», превысившего 20 g, был второй — на 6 единиц, но они его не почувствовали (замечу: в истории авиации известен случай, когда при 15-кратной перегрузке летчику-испытателю оторвало почку).
«Что же произошло?». Вопрос оставался без ответа. Были предположения. Были попытки их проверить, но все путалось, и они ничего не могли понять. Одно знали: корабль возвращается на Землю в аварийном режиме…
Было обидно и неприятно. Много и долго готовились они к этой работе, и вдруг такое… Да и сам факт «сбоя» малоприятен. Случайный «боб» поставил их на грань жизни и смерти. Впрочем, еще не все кончилось. Они ждали включения двигателей мягкой посадки. Легкий толчок. И вдруг корабль стало тянуть и разворачивать, словно он сел на воду. «Еще один сюрприз?» — мелькнула мысль. Иллюминатор, который был черным от копоти, вдруг просветлел (потом окажется — от трения о снег), и командир увидел ствол могучего дерева. «Нет, это земля!», — подумал с облегчением.
Пальцы уже давно нащупали кнопку отстрела одной из стренг парашютной системы. Нажал! Корабль обрел устойчивость. Наступила тишина, неприятная тишина. «Зачем она? — подумал. — Надо открывать люк». Отстегнулся от привязной системы и высунулся. В лицо ударила прохлада. Он жадно пил ее. Нет, глотал. Жадно, отрывисто, полным ртом. Но утоление не наступало. Осмотрелся: «Черт побери, погода здесь совсем не такая, что провожала нас на Байконуре. Ветер, снег, плотная низкая облачность, температура ниже нуля». Кругом был лес (корабль упал в горах Алтая. — Ф. Р.). Парашют зацепился за деревья, а корабль завис у края пропасти…».
А теперь послушаем рассказ того же М. Реброва о том, что происходило в эти же минуты на Земле, в Центре управления полетом: «После долгих и навязчивых «Двигатели работают устойчиво», «Полет нормальный», «Тангаж и рыскание в норме» резкое «Авария носителя!» было подобно взрыву, встряхнувшему всех, кто был на смотровой площадке. Началась суета. Большое начальство рвалось к телефонам ВЧ-связи, чтобы доложить еще большему о случившемся и тем самым оградить себя от каких-либо упреков. Те, кто рангом пониже, пребывали в растерянности или сновали между группами «технарей», прислушиваясь к разного толка предположениям. Один из членов Госкомиссии, бросив испуганный взгляд на «кучковавшихся» в сторонке журналистов, нервно прошипел: «Немедленно в автобус и — в город. Вам здесь нечего делать!». Тут же сработала служба режима, и «пазик» с табличкой «Пресса» буквально вытолкнули со стоянки.
В Ленинске никакой информации не было. Люди с «площадки» стали возвращаться в гостиницу спустя часа два-три. Новости были печальные: «Погибли». Кто-то из коллег предложил: «Пойдемте, помянем». Достали бутылку водки, разлили. И тут появился запыхавшийся Дима Солодов — телеметрист из ОКБ МЭИ: «Живы! Живы!». Началось ликование. Димку подхватили на руки и стали подбрасывать к потолку. Его черный костюм побелел от мела, а мы продолжали что-то кричать и бросать, бросать… О водке позабыли, а вспомнив, быстро разобрали стаканы: «За экипаж! За Васю и Олега! За «Уралов»!…».
Между тем космонавты, выбравшись из корабля, стали ждать помощи. Вскоре у них над головой послышался гул самолета, а спустя еще несколько минут в небе застрекотал вертолет. Однако видимость была практически нулевая, поэтому обнаружить потерпевших аварию космонавтов спасателям с первого раза не удалось, несмотря на то, что те разожгли пусть маленький, но костер. Когда шум вертолета стих вдалеке, они решили подкрепиться. Открыли аварийный запас: галеты, тубы с соком и банку консервов. В такой ситуации хорошо пошла бы водочка, но ее наличие в «аварийке», к сожалению, предусмотрено не было.
После ужина на какое-то время космонавтам стало теплее. Но затем холод снова взял свое. Чтобы хоть как-то согреться, космонавты сели поближе к костру и плотнее прижались друг к другу. Так прошли еще два часа. Наконец с рассветом в небе опять появился вертолет. На этот раз он заметил космонавтов и завис над соснами. Затем вниз спустили трос. «Пойдешь первым», — приказал Лазарев своему коллеге. Приказ командира — закон для подчиненного.
Свободное копирование
