Ш к о л а
Стал я ходить в 66-ю среднюю мужскую школу, что была в Совнаркомовском переулке, недалеко от площади, где стояло какое-то вычурное полуразрушенное здание, которое потом отрестраврировали, надстроили на башенках беседки, покрасили в цвет желтой надежды, и получился двухзальный кинотеатр «Симферополь».
Школу мою постоянно переименовывали, в смысле перенумеровывали, за время моего обучения пять раз, будто она от кого-то скрывалась или меня скрывала. То она была 174-ой, то еще какой-то, а заканчивал я ее же, но уже 15-ю. В этой школе учились главные хулиганы города. Каждый год наша школа давала как минимум одно громкое уголовное дело, а однажды, когда я подрос, и политическое. Зато эти же самые хулиганы были хорошими спортсменами, и команда нашей школы занимала почетное, а иногда просто первое место на школьных олимпиадах. А на большой городской эстафете наши выигрывали у вторых бегунов города целый этап. Чемпионы нашей школы, поступив в институты, становились чемпионами и этих институтов. Наши призеры били любого в любом техникуме.
И еще одно маленькое преимущество хулиганской школы. Меня в городе никто не трогал. Я был маленьким, слабым, закомплексованным мальчиком, с хулиганами не водился, но их тень и слава падали и на меня, защищали меня. Чужие боялись ко мне подступаться, за моей хилой спиной стеной стояла 66-я средняя мужская школа. Это особенно понятно здесь, в эмиграции.
Мало кто хочет отдать детей учиться в паблик скул вместе с неграми. Там несладко. Но зато не дай бог тебя кто-нибудь чужой тронет. Все негры с кастетами, дубинками, а то и пистолетами встанут на защиту: наш кролик, нашего кролика только мы и можем обижать и глотать.
Учиться я стал хуже. Это в Москве, особенно в первых трех классах, я был круглым-прекруглым отличником (тут похвастаюсь. Редко подворачивается возможность. У нас в 167-й московской школе часто проводили контрольные. По математике. Народу в классе человек 40, давали на урок четыре варианта. В каждом по 2-3 задачи. Я решал все задачи всех четырех вариантов, на отдельных бумажках переписывал и раздавал по рядам. И все за первые пятнадцать минут после начала контрольной. Меня отпускали. Звезда! Тогда я не слишком гордился этим. Я просился выйти, всегда писать хотел, а меня отпускали домой). А в Крыму почти сразу перешел в хорошисты, а потом скатился и в троечники. Требования не были выше, но, во-первых, я был москвичом и учителя немного придирались, но это даже не во-первых, а в десятых, главное, что-то сломалось. Мы перестали быть элитой, аристократией. В том числе и я. Отца понизили, перевели из столицы в пыльную провинцию, жизнь пошла наперекосяк, чего надрываться-то.
Дневника я не вел... То есть вру! Как раз в младших классах, и никогда позже, я вел дневник. Года два подряд вел, потом как-то пересмотрел записи, а там изо дня в день одно и то же: «скучно», «играли в футбол с домом восемь, проиграли семь-два, я забил гол, скучно», «ходил в библиотеку, скучно», «так скучно, как никогда не было», - ни мысли плодовитой, ни самому себе начатого труда; я выбросил дневник и больше никогда не вел и ребятам своим сказал, что не надо. А эту фразу, что не вел дневник, я написал, чтобы сказать, что дат точных не помню. Приблизительно в 46 или 47 отца понизили и перевели в Крым, а в 49 или 50 мы всей семьей туда переехали. Не всей. Старшая сестра Неля осталась в Москве. Она была студенткой Московского института химического машиностроения (МИХМа), и ей разрешили доучиться.
