Дальше — пребывание в Колпакове, до начала войны 1914-го года.
После долгого путешествия — 60 км. лошадьми и 220 км. поездом, — мы приехали в Курскую губернию, имение Колпаково.
Вся усадьба была обнесена сплошными постройками в виде буквы «П». В усадьбу было 2 въезда — с северной и южной стороны, где когда-то стояла стража.. С западной стороны был парк-сад. Сад с липовыми аллеями подходил к дому, состоящему из 9-ти комнат, кухни. Из окон дома был очень красивый вид. Был и другой дом, тоже 10 комнат; так же как и в первом доме, были очень красивые террасы. В конце парка стояла одна церковь для летних служб, а другая — для зимних служб.
Здесь были и оранжереи, здесь были и зимние сады.
Приехали мы к осени, когда все было покрыто золотой листвой; приближалась осень. На станции нас ожидала тройка серых лошадей и пролетка желтого цвета. Кучер был наш старый, которого мы знали раньше. От станции мы ехали 30-40 минут, и вот мы уже дома, в Колпакове.
Мы, дети, сразу же побежали смотреть комнаты, особенно нас интересовали наши комнаты. Переночевали, и на другой день отец повел нас показывать наше новое прибежище — все было красиво. В первую очередь мы пошли знакомиться с.лошадьми и угощали их сахаром. Как видно, знакомство было приятным; лошади были смирные, исключая трех злых. Познакомились с собаками, среди которых были такие, которые ворчали и, видимо, не желали знакомиться. Дальше мы пошли смотреть стоящий недалеко винокуренный завод и дальше — река Реут, где была большая плотина, там стояла мельница, было много подвод и кругом каркали грачи, галки и вороны.
Шли дни и все вошло в свою колею. Стали появляться различные гувернантки, которых мы не особенно любили. Появилась тетя Саша, сестра матери, ввела дисциплину — спать ложиться надо в 8 часов, также в 8 часов и вставать. Отец был всегда на стороне и тётки, и гувернанток, что нам было не по душе. Как-то привезли две малые парты, стали мы учиться. Учителем был учитель из сельской школы, очень нами, малышами, любимый. Уроков много не задавалось, но тетушка ввела двухчасовое чтение, от которого я часто убегал, чем причинял много-много хлопот.
Дома был порядок, согласно которому мы не имели права отлучаться из дома, и не было у нас знакомых детей служащих. Обращались к нам на «Вы», называя меня барчуком, а сестру — барышней, что было до моего появления из военного училища, когда я стал «молодой барин». Так было.
Развлечение наше заключалось в том, что мы имели возможность кататься; я правил лошадью, что мне доставляло большое удовольствие, особенно зимой, когда ездоков можно было выворачивать, что вызывало возмущение. Но при первой возможности я повторял то же самое. Потом жалобы отцу, нравоучения, но завтра — то же самое.
Помню, что когда-то во время обеда отец стал рассказывать о кадетских корпусах, которые дали много хороших полководцев; в нашем роду все были полководцами, правда, не все «большие», а обыкновенные, так что скоро придется дедушке отвозить меня в Воронежский кадетский корпус; там я получу мундир с погонами, фуражку с кокардой, в старших классах буду ходить со штыком.
Все разговоры радовали меня, но все настроение портила сестра, которая спрашивала о том, что как же она останется одна; прижималась ко мне и горько плакала. Ия — будущий воин, тоже начинал плакать такими же горькими слезами, как милая сестра.
Между прочим, она высказала свою зависть, что я уеду из деревни в город, а ей думают дать домашнее образование, как это было принято в те времена — или домашнее образование, или Институт благородных девиц; в те времена самыми привилегированными были Смольный и Екатерининский.
