В это время началась горбачёвская перестройка. Почувствовав послабление, народные массы стали устраивать шествия и митинги на площадях, требуя изменений в Конституции, других прав и свобод. Органы госбезопасности не знали, как себя вести, что делать. Мы не могли допустить каких-то беспорядков, хотя кое с чем были согласны. Я тоже почувствовал свою бесполезность. Не привыкший к неопределённости, я подал рапорт на увольнение. Начальник управления Шрамко предлагал подумать, намекнул на то, что скоро может появиться перспектива в моей службе. Но я уже перегорел. Ушла романтика, да и семейные дела требовали от меня конкретного участия. Мать жены, став вдовою, не могла оставаться одна в Москве и переезжать в Киев тоже не хотела. Мы решили перебираться к ней.
Моё дело было направлено в УКГБ по Москве и Московской области, где я, не приступая к работе, уволился в запас в звании подполковника при выслуге 28 лет с учётом четырёх лет службы в ВМФ.
Подводя итоги работы в КГБ, могу признаться, что в результате моей служебной деятельности ни один человек не пострадал физически, морально или материально. Просто, моя служба пришлась на период, когда в стране было очень мало преступлений против государства, против советской власти. На всех участках работы я, можно сказать, "держал руку на пульсе". Сравнить это можно с работой сторожа на каком-то объекте, где ему не приходится стрелять, убивать, задерживать, но своим присутствием он предотвращает преступления.
