...27 марта 1943 года отправился я во дворец Печека.
Заявивши в конторе гестапо, что я вызван в комнату No 224, получил, после телефонной справки дежурного по канцелярии, пропуск, поднялся на лифте на третий этаж и вошел в знакомую мне комнату, где нашел прежнего, смуглого и с усталыми глазами, молодого следователя и сидевшую за пишущей машинкой полную даму.
Как и можно было ожидать, разговор сразу зашел о Тане.
-- Вам известно о связи вашей дочери с коммунистами?
-- Нет, неизвестно.
-- Но эта связь установлена!
-- В чем же, собственно, обвиняется дочь? Что конкретно она сделала? Какой проступок ей вменяется в вину?
-- Ах, она говорила ужасные вещи!
-- Когда? На следствии?
-- Да, на следствии.
-- Что же она говорила?
-- Я не буду вам повторять, но вот и моя сотрудница, -- он указал на даму, -- может вам подтвердить, что ваша дочь говорила ужасные вещи!
-- Да, да, -- подтвердила дама, кивая головой, -- она говорила ужасные вещи!..
Как я узнал впоследствии, Таня при допросах открыто заявляла о том, что она желает победы Красной Армии и не сомневается в этой победе.
Далее следователь заявил, что моя дочь не может быть освобождена и будет выслана в Германию, в лагерь для интернированных советских граждан, на все время войны. Туда же высылаюсь вместе с дочерью и я.
-- Да вы не беспокойтесь, -- говорит следователь. -- Ведь вы едете не в концентрационный лагерь, а там совсем другой, гораздо более мягкий режим. У вас будут книги, вы сможете писать домой.
-- И мы будем там вместе с дочерью?
-- Конечно, -- отвечает следователь. -- И поедете вместе с ней.
Это меня до известной степени успокоило.
-- Вы можете написать домой, чтобы вам прислали необходимые вещи, -- продолжал следователь.
-- Значит, я сегодня уже не вернусь домой?
-- Нет. Я вынужден вас задержать. Но вот вам бумага, перо. Напишите жене.
-- Скажите, а жена моя не будет арестована?
-- По существу, она должна бы быть арестована как советская гражданка. Но мы оставляем ее на свободе в качестве воспитательницы второй, малолетней дочери. Конечно, она должна соблюдать строжайшую лояльность.
Взял перо, написал жене.
Затем меня отвели в "кинематограф", где я два или три часа ожидал, пока снарядят автобус на Панкрац.