Суббота, 18 марта
Полученные вчера телеграммы Долгорукова не оставляют желать ничего лучшего: шах доставил ему новое соответствующее всем нашим требованиям обязательство, но наш представитель в Персии, вечно в погоне за возможностью быть приятным высшим сферам, заканчивает одну из своих телеграмм нелепым предложением отклонить прием шаха в Петербурге под тем предлогом, что его свита состоит из главных виновников наших недоразумений. Ночью были получены еще три телеграммы, сообщающие только дополнительные детали. Министр доволен и очень рад, что задержал вчера персидскую телеграмму. Зиновьев готовит сопроводительное письмо; он и я решаем не идти на панихиду по Шувалову, которая должна быть в девятый день по его кончине в министерской церкви в половине второго.
Отправка экстренного курьера в Гатчину со всеми телеграммами Долгорукова и просьбой персидского посланника. Курьер этот возвращается в б часов, когда Оболенский зовет меня пройтись. Отказываюсь от этой прогулки; министр зовет меня.
На телеграмме Долгорукова, где он просит ответа по вопросу о путешествии персидского шаха, государь наконец пометил: "Пусть себе едет в Петербург, но желательно, чтобы он был здесь до приезда греческих величеств, то есть в середине мая самое позднее". Гире этим доволен. Я еще раньше посоветовал Зиновьеву приказать зашифровать на всякий случай текст благоприятной телеграммы; она уже готова, и я отправляю ее тотчас же, добавив к ней другую, воспроизводящую императорскую помету относительно времени. Наконец-то это скучное дело закончено. Государь приказал пригласить в начале мая также японских принца и принцессу; мы при дворе скоро станем совсем азиатами.
Заготовленное по просьбе графа Воронцова письмо из кабинета Его Величества к великому герцогу Гессенскому с обычным для наследных принцев титулом "мой кузен" возвращено с пометой: "Отчего, когда он племянник".
Отыскиваю вечером несколько прецедентов, чтобы составить на их основании оправдательную справку которую посылаю министру.