Понедельник, 12 января
Нахожу своего министра несколько ободрившимся. Составляем телеграмму Моренгейму по поводу переговоров в Константинополе. Затем я предлагаю министру взять с собой завтра к докладу несколько документов, удостоверяющих, что мы возобновили тайный договор только после того, как обезопасили себя от нападения Германии на Францию или от каких-либо слишком определенных действий со стороны Австрии на Балканском полуострове. Когда я схожу вниз, Ваксель рассказывает нам, что узнал через Мартенса, почерпнувшего свои сведения от Феоктистова, что решено в течение ближайших трех месяцев заменить Гирса Зиновьевым в качестве управляющего министерством, что ссора с Катковым была мнимой и что назначение это является делом последнего.
После завтрака, пока я работаю в своем втором кабинете, мне докладывают ранее обыкновенного о приходе Зиновьева. Он мне рассказывает о своем свидании с Вышнеградским; последний конфиденциально рассказал ему о, серьезном объяснении, какое он только что имел с государем. Устрашенный испрашиваемыми военным и морским министерствами непомерными кредитами, новый министр финансов весьма решительно предупредил Его Величество, что если тот не примет против этого своих мер, то в конце года у нас будет дефицит не в 50, а в 100 миллионов. Мир нам необходим, и государь будто бы выразил Вышнеградскому свое твердое намерение придерживаться миролюбивой политики. Я замечаю Зиновьеву, что недостаточно не желать быть агрессивным, нужно еще суметь успокоить умы и внушить доверие к намерениям правительства. Одним словом, нужно открыто поднять флаг мира. На Гирса смотрят как на таковой. Почему же государь не желает проявить солидарность с планами своего министра и положить предел интригам, которые систематически подрывают доверие к нему? Зиновьев посоветовал Вышнеградскому договориться с нашим министром и хочет спросить у последнего, какое время может он для этого завтра назначить.
Зиновьев сообщает мне также, что не далее как вчера вечером к нему приезжал Катков. Последовало обстоятельное объяснение. Знаменитый издатель и священный руководитель общественным мнением заявляет, что ничего не имеет против особы Зиновьева или даже Гирса, но не одобряет нашей политики. Он не может нам простить, что мы возобновили до Скерневиц наше секретное соглашение с Германией и сделали это... не предупредив его. Считая, что срок соглашения истекает в марте, он обещает употребить все свои усилия для того, чтобы его больше не возобновляли. По мнению Каткова, наш союз с Германией унизителен и не может быть терпим. Разве Бисмарк не сказал открыто о той поддержке, которая была нам оказана в вопросе освобождения скомпрометированных в перевороте 6 августа болгарских офицеров? Поддержка эта, по мнению Каткова, была унижением; нам незачем искать поддержки в Берлине. Наша единственная и истинная союзница - Франция. Германия настроена к нам еще более неблагоприятно, нежели Австрия. Московский издатель протестует против нашего официального сообщения, которому он даже не соблаговолил найти место в своей газете. Там была фраза: "Будучи твердо намерено относиться с должным вниманием к собственно германским интересам", против нее он особенно протестует. Зиновьев старается разъяснить ему, что даже в частной жизни приходится считаться с интересами своих соседей. Катков не из тех людей, с которыми можно что-либо обсуждать; это ограниченный фанатик, буйно-помешанный, преисполненный тщеславия и опьяненный своим влиянием. Мы с Зиновьевым одного и того же мнения: не следует ему ничего сообщать, не обращать никакого внимания на его нападки и предоставить ему путаться в его доктринах до тех пор, пока они не приведут его к абсурду. Около 4 часов Влангали приходит ко мне пить чай; он подтверждает: за последний месяц со времени приезда Каткова он тоже слышал, что тот поклялся добиться отстранения министра, которому никогда бы не простил возобновления без его ведома соглашения с Германией.
Свободное копирование
