В 1880 году, когда материальное положение Никодая Карловича было довольно хорошее, но он стал серьезно болеть в Одессу неожиданно прибыл его брат Фридебург, не то действительный, не то тайный советник. Хотя в городе говорили, что приезд этот вызван запахом наследства, но Николай Карлович был видимо очень польщен этим визитом и всюду старался являться вместе с братом. Николай Карлович мне говорил, что состоявший при нем Ш., так безбожно его обирает, что он боится остаться без всяких средств и потому-то он сам вызвал брата для приведения в порядок его дел и, главное, удаления Ш. Что Ш. был удален после приезда брата Николая Карловича -- это верно, но вряд ли верно, что Николай Карлович сам вызвал к себе брата Что Милославский не особенно уважал своего брата, я убедился из их бесед, при которых я часто присутствовал. Я помню и такой случай: Фридебур, обидевшись на какое-то замечание Николая Карловича, заметил что он генерал и потому просит брата деликатнее выражаться, на что Николай Карлович, вспылив, ответил: "Что ты генерал -- это верно, но таких генералов как ты -- в России много, а таких как я, генералов от сцены, мало, а потому прошу передо мной не величаться". Что отношения между братьями были далеко не дружеские видно хотя-бы из того, что Николай Карлович, оставив свои средства брату, не получил от него взамен даже памятника на могилу, которая, как я уже сказал, находится в безобразном виде. О Е К. Милославском, как Фридебуре, много говорили в Одессе в 1868 году по следующе поводу: Николай Карлович, подписав контракт с Казанским антрепренером, получив аванс, остался в Одессе у Фолетти. На неоднократные требования казанского антрепренера пожаловать на службу, Николай Карлович, ничего не отвечал и тогда антрепренер обратился к начальнику Новороссийского края с просьбой склонить Милославского выехать в Казань. Рассказывают, что Николай Карлович, приглашенный начальником края для объяснений, заявил, что он по сцене Милославский, но настоящая его фамилия -- Фридебур и потому склонять его нельзя. Так-ли это -- не знаю, но что Николай Карлович, после приглашения к начальнику края, оставался весь сезон в Одессе и в Казань не поехал -- не подлежит сомнению!..
Из артистов, чаще других посещавших Николая Карловича, укажу на М. А. Максимова. Пока беседа шла о посторонних предметах все обстояло благополучно, но стоило только Максимову заговорить о сцене или о себе, как об артисте, как Николай Карлович тотчас начинал изводить несчастного М. А.-- "Ну какой ты, Миша, артист"? М. А. был человек очень раздражительный, но Николая Карловича он почему-то боялся и, вместо возражений, Максимов, чтобы выйти из неловкого положения, обыкновенно вынимал табакерку, набивал нос табаком, и предлагал "нюхнуть" Милославскому. Николай Карлович брал табак, подносил к носу, говорил "спасибо" и прибавлял, "а все-же, Миша, ты не артист, а чорт знает что"! Максимов начинал злиться, хватался за цилиндр и крича "ноги моей у тебя никогда не будет", направлялся к выходу.-- "Постой, Миша, сейчас завтрак будет, понте-кане чудное получил" -- "Ишь какой, мириться хочет", улыбаясь говорил Максимов и возвращался. За завтраком Николай Карлович Максимова не задевал больше, но за то, по окончании завтрака, опять начиналось прежнее. Максимов выходил из себя, голос его дрожал, на глазах появлялись слезы, в такие минуты жаль было на него смотреть.-- "Уйду, уйду и навсегда, нет больше у тебя друга; не думал я, чтобы мы, заслуженные артисты, могли унижать один другого".-- "Не мы, а я, я заслуженный артист; я сколько получаю от спектакля? полтораста рублей".-- "Ну, полтораста".-- "А тебе и четвертной не дадут".--"Врешь ты, давали и пятьдесят рублей, да не брал. Стыдно тебе, стыдно". Максимов, после таких сцен, удалялся с тем, чтобы больше к Николаю Карловичу не являться. Проходило дня два -- три. Скучно было Николаю Карловичу без Максимова, да и Максимова тянуло к Милославскому. Сидит он, бывало, в кондитерской Фанкони, да на часы посматривает. Подхожу -- "М. А.! едем к Н--ю К--чу".-- "Ни за что. Ругай он меня, как человека -- ничего, но оскорблять себя, как артиста -- не позволю. Я дебютировал на Императорской сцене,-- фурор произвел, а он меня признавать не хочет". М. А, да ведь Николай Карлович шутить, он знает, что это вас злит, вот и подтрунивает".-- "Ну, чорт с ним, поедем". Приезжаем. Николай Карлович рад; рад и М. А., при встрече целуются. "И какая ты свинья, Николай Карлович", укоризненно говорит Максимов. "Хоть свинья, а артист, а ты что"?-- "Опять"?-- "Опять".-- "Понюхай табаку" и... повторяется старая история. Бывало, Максимов иной раз долго выдерживает характер, целую неделю не является, но дальше ему становилось невмоготу, и он вновь приходил.
После смерти Николая Карловича я с Максимовым больше не встречался; знаю только, что он арендовал Русский театр, раньше находившийся в аренде у Милославского. В судьбе этих двух артистов было как будто много общего; и тот, и другой были арендаторами Русского театра и оба умерли, состоя арендаторами. Невольно становишься фаталистом: H. К Милославский арендовал Русский театр с 1877 года и умер в 1882 году; вслед за ним арендовал этот театр М. А. Максимов и тоже умер, состоя арендатором; третий артист, арендовавший этот театр, был Н. П. Новиков-Иванов, он умер в 1896 г., тоже состоя арендатором. Должно быть артистам арендовать Русский театр в Одессе не следует, хотя в материальном отношении никто из арендаторов пожаловаться не мог. Еще одно замечание: аренда этого театра от артистов переходит по наследству к дамам сердца; так, от Максимова театр перешел к г-же Петровской, а от Новикова-Иванова к г-же Дединцовой, которая его до сих пор и арендует.
Свободное копирование
