Другая дама, которую я знала лично, молодая, изящная, несколько лет вела блестящую салонную жизнь, которую давало ей положение и богатство мужа, выдающегося дипломата. Муж ее заболел таким ужасным ревматизмом, который не позволял ему даже владеть пальцами, чтобы переворачивать листы книги. Его отправили в деревню, и жена, которой было тогда 25 лет, сделалась его сиделкой. Такой уход требовал не только нравственной, но и физической силы. Больной стеснялся своего состояния перед посторонними и не терпел никого другого около себя. И такое положение длилось 18 лет. В последние два года болезнь ухудшилась, и она не выходила более из дома. Когда же она вышла, наконец, за гробом мужа, улицы показались ей странными. Она виделась за эти два года со своей дочерью, жившей в том же доме, лишь по полчаса в день; многие месяцы она спала, не раздеваясь, чтобы быть готовой вскочить при малейшей тревоге на помощь к своему больному. Но подобные женщины совершенно не сознают, что они совершают подвиг самопожертвования и великодушия. Когда я хотела выразить ей мое глубокое удивление перед ней, она посмотрела на меня с изумлением: "Нет, нет, -- сказала она, -- вы ошибаетесь, как ошибаются все те, которые считают, что я должна была сделать большое усилие, чтобы исполнить этот долг. Мне было все это легко и приятно, и я ни разу не почувствовала, что делаю усилие; никогда я не чувствовала себя усталой или скучающей, пока он был тут, и я могла помогать ему и видела его благодарный взгляд и знала, что у него, кроме меня, никого нет. Прежде я была слабого здоровья, но с тех пор, как начала ухаживать за ним, я ни разу не подумала о том, что могу заболеть. Восемнадцать лет -- да, но я не знаю, что это время представляет собой для других, -- я не нашла его долгим: каждый день и каждая минута приносили с собой труд и необходимость. Я была его рукой, его глазами, думала только о том, чтобы облегчить его страдание -- больше ни о чем. Я была -- если можно так сказать -- даже счастлива. Жизнь моя имела определенную цель: продлить его жизнь, -- а когда он умер, я была рада за него, что кончились его ужасные страдания и что он успокоился. Но что касается меня, то я потеряла цель жизни; я совсем отвыкла от людей и не умею принимать участие в их жизни.
Это -- одна из самых характерных черт нравственной силы женщины: в своем самопожертвовании она находит цель жизни; она обладает способностью всецело отдаваться своему долгу, отказываясь от всяких внешних впечатлений; ее красота, увядающая молодость, радость жизни, отзвуки которой долетают и до нее, любовь, удовольствия -- все это перестает существовать для нее, изглаживается из ее памяти. Ей не нужно делать усилий, бороться с собой, потому что она не знает соблазнов и сожалений. Все это -- правда; но я все-таки нахожу чудесным такое прирожденное органическое устройство женщины, состоящее из всех элементов, укрепляющих нравственную силу и исходящих из нее, эту способность -- которой обладают не одна или несколько, а все женщины -- жертвовать собой -- и не на одну минуту, а на всю жизнь. Я нахожу также специально женской чертой -- жертвовать собой для одной личности. Мужчина -- я говорю об обыкновенном человеке, не о святом /как я все время имею в виду средних, обыкновенных женщин/ -- как бы он ни был альтруистичен и великодушен, не может, не умеет жертвовать всей своей жизнью и всей своей деятельностью для одного лица. И не потому, чтобы он был не способен к самопожертвованию; но мужчина по преимуществу -- социальное существо, и на самопожертвование его привлекает к себе скорее какое-нибудь дело, чем лицо.
Я знаю два примера средних мужчин, которым, по особенно сложившимся обстоятельствам, пришлось принести жертву, подобную той, какую приносят женщины с полной готовностью и не думая, что они совершают подвиг.
В первом из этих случаев мальчик из богатой семьи ослеп, и родители усыновили и воспитали сына садовника одних лет с их сыном, чтобы дать слепому ребенку товарища занятий и игр. Оба мальчика учились вместе, у них были одни и те же учителя, они вместе гуляли, вместе путешествовали, жили неразлучно с десятилетнего возраста. Слепой, замечательно умный и способный мальчик, помогал сыну крестьянина в ученье. Выдержав экзамен на кандидата прав, они оба открыли сообща адвокатский кабинет; но через два года облагодетельствованный юноша, хотя и не был злым человеком, объявил своему слепому товарищу, что не может более оставаться с ним, что он благодарен за благодеяния, но не может более продолжать эту тяжелую зависимую жизнь. Он покинул слепого товарища и открыл свой кабинет. Привожу другой пример. У одного господина была больная дочь: мать умерла при рождении ее. Отец был богат, чрезвычайно добр и очень любил свою дочь. Но ему даже ни на минуту не пришла в голову мысль посвятить свою жизнь ей одной. Он снабдил ее няньками, боннами, гувернантками, давал ей все, что только могут давать деньги, исполнял все ее прихоти, но никогда и не подумал о том, чтобы пожертвовать для нее частичкой своей личной жизни.
Кто-то с большой проницательностью заметил, что многие девушки согласились бы выйти замуж за слепого и что очень редко можно встретить обратное, т. е. чтобы здорового молодого человека любовь или жалость могли побудить жениться на слепой и ухаживать за нею.
Свободное копирование
