После Пасхи - 4

Чорлу, 8 мая

Вот и я поплатился, и поплатился жестоко! В ночь на первое мая со мной повторился мой злейший недуг, мнимый "тимпанит". Так называли его нам многие прежние врачи. Пароксизм начался ровно в полночь и продолжался без перерыва до пяти часов утра. Никогда еще не страдал я так ужасно. Нестерпимые спазмы заставляли меня кричать неистово, не своим голосом! Вечное спасибо моему добрейшему Александру Ивановичу. Он все время не отходил от моей постели и, после самого тщательного диагноза определил, наконец, мою несчастную хронику: у меня совсем не "тимпанит", а какие-то желчные камни (в первый раз слышу), прохождение которых в какой-то канал и сопровождается всегда такими страшными спазмами. По словам Александра Ивановича и целого сонмища наших врачей, единственным для меня спасением от этих проклятых камней может быть пользование Карлсбадскими минеральными водами и непременно у самого источника, т.е. мне необходимо ехать в Карлсбад, но разве это мыслимо, возможно для нас... Врачи уверяют, будто бы можно ходатайствовать о поездке в Карлсбад на казенный счет, но кто же станет ходатайствовать? Теперь мне, слава Богу, стало полегче, только чувствую небольшую слабость и боль в пояснице и под ребрами. А уж и перевернуло же! Никогда не забуду того братского участия и искреннего сочувствия, какое мне оказали за это время многие добрые люди, воздай им Господи! Начиная с начальника дивизии, все меня посещали по несколько раз; но что для меня особенно дорого: милейший наш М. К. Мрайский, сам едва-едва поднявшийся с одра болезненного, так же приплелся, опираясь на палочку, как старик. Это посещение тронуло меня до слез; я навещал его во время его недуга тяжкого, и вот он отплатил мне. Встревоженный таким жестоким потрясением всего моего организма, добрейший Александр Иванович сам начал хлопотать о моем отпуске, и дня три тому назад пошло уже представление в Главную квартиру. Все уверены, что я на днях получу его непременно. Более, нежели когда-нибудь, я теперь спокоен, не радуюсь и не волнуюсь: буди воля Твоя -- вот и все!

Вчера мы похоронили здесь начальника артиллерии нашего корпуса, генерал-лейтенанта Рейнталя, умершего от чахотки. Славный был старик... Опять я нарушил существующие церковные правила, совершил погребение по православному обряду. Да как же быть иначе? Все его единоверцы-лютеране, и во главе их дорогой мой сожитель, просили меня об этот: неужели на их доверие к молитвам нашей православной церкви я должен был отвечать отказом? К чему такой фанатизм? Меня даже утешает эта общая церковная молитва, в которой совершенно добровольно участвуют все христиане без различия их исповеданий. Отрадно видеть, когда одинаково искренно молятся все -- и православные, и католики, и лютеране! Пусть меня судят за это самовольство, но совесть моя спокойна. В погребении Рейнталя участвовали не только все наши полковые священники, но и греческие иеромонахи. Пред началом погребения я сообщил грекам чрез переводчика, что почивший -- лютеранин, но это их нисколько не смутило, и они участвовали. Погребение было весьма торжественное: палили из пушек; народу собралось видимо-невидимо.

Всего отраднее для нас то, что главнейший враг наш, тиф, окончательно отступает, заболеваний сравнительно немного, а тут еще радость: сюда прибыл военно-временный 53 госпиталь и принимает от нас всех больных, так что наш подвижной лазарет будет совершенно закрыт, особенно ввиду предполагаемого передвижения всей нашей дивизии в какой-то город Кешан или Малгару -- это верст сто назад от Чорлу, к берегам Эгейского моря. Что значит это неожиданное передвижение, и с какою целью оно производится -- об этом никто ничего не знает. Одни предполагают, что это делается для более удобной посадки войск из Шаскиойя и из других тамошних пристаней; другие утверждают, что передвижение это необходимо в виду того, что турки слишком грозно укрепляют перешеек на Галипольском полуострове. Чья правда -- Бог знает. А между тем, с уменьшением эпидемии, с прибытием госпиталя и наша здешняя жизнь стала несколько оживленнее, интереснее. Вы конечно прочитали уже в газетах, что государь император пожаловал нашему Сибирскому полку Георгиевские знамена с надписью: "За разбитие и пленение турецкой армии 28 ноября 1877 года". Как только была получена эта радостная весть, сейчас в лагерях -- бал! Затем устроили проводы В. К--чу по случаю его отъезда к новому месту служения, в главную квартиру. Был еще корпусный праздник, потом маевка, словом, веселье давно небывалое. Не унывают наши гренадеры...

Со мною опять курьез: вчера получил твою посылку с пирожками и печеньями, посланную 16 ноября прошлого года. Можешь представить, что изо всего этого вышло? Бедные пирожки! От них осталась одна только зеленая пыль с тяжелым запахом гнили... И за это удовольствие я еще приплатил 3 р. 80 к., так как посылка была адресована в Трестеник, но меня там уже не застала и отправилась обратно в Систов, откуда, по заключении мира, проехалась по Дунаю, по Черному морю, Босфору, Мраморному морю, посетила резиденцию Главной квартиры русской действующей армии в Сан-Стефано и шестого числа мая месяца наконец-то обрела меня в турецком городе Чорлу, употребив на это обретение ровно полгода без десяти дней... Честь и слава нашей полевой русской почте! Сначала я хотел было отказаться от получения этой посылки, предоставив самому почтовому ведомству полакомиться мне присланными гостинцами, но чем же виноваты бедные чиновники нашего 17-го почтового отделения? Подумал, подумал -- заплатил и получил... Впрочем, в утешение тебе и себе должен прибавить, что не я один удостоился получить подобную посылку и приплатить за нее: получили и заплатили почти все наши офицеры и не одного нашего полка, а целого корпуса. Два вагона привезли одних только посылок, и все почти в таком же виде, как моя... Вот уж "благодарю, приемлю и ничто же вопреки глаголю"... Прощай.