Чорлу, 8 марта
Неописанная радость!.. В приказе по гвардейскому корпусу от 3 марта объявлено расписание и все нужные распоряжения насчет посадки войск на пароходы -- это факт непреложный! Первый эшелон садится 14-го числа, и к 1 апреля вся гвардия уже будет отправлена, за гвардией гренадеры... Значит, к великому дню Пасхи мы можем вернуться домой. Наконец -- конец нашим странствованиям, нашим мучениям! Просто голова идет кругом от этой радостнейшей радости!.. А тут еще на днях возвратился из Брест-Литовска К. О. Макаревич и привез для всего полка годовые вещи, полное обмундирование. Все это как нельзя более кстати: теперь наши гренадеры имеют возможность явиться в Россию настоящими франтами, а не теми оборвышами, какими они ходят здесь. Доставка нового обмундирования всего более благодетельна для полковых околотков: больные имеют возможность переменить свое ужасное белье, а за выдачею новых шинелей в роты, старые, изорванные и прожженные пойдут на подстилку, а более годные -- на прикрытие больных. Эта мера делается необходимою ввиду того, что погода стоит ужасная, отвратительная: другую неделю хлещет почти без перерывов то мелкий, то крупный дождь с пронзительным, холодным ветром, который, например, вчера, превратился в настоящую зимнюю бурю со снежною метелью,-- вот вам и юг, и Мраморное море... Полковые околотки помещаются в полуразрушенных турецких домах без окон, без печей, и ветер ходит в них, как на улице; несчастные больные коченеют от холода, не имея чем укрыться... Удивляюсь истинно христианской заботливости наших полковых врачей об участи несчастных страдальцев больных: буквально, они работают от зари до зари и чем только могут стараются облегчить их ужасное положение. Особенно замечательны в этом отношении наш А. Д. Снисаревский и Суворовского полка Арцишевский -- положительно ни днем, ни ночью они не имеют покоя. Подкрепи их, Господи! Смотря на таких тружеников, и самому становится как будто легче, и тянешь свою лямку с менее чувствительною натугой... Случается, сойдемся мы с ними за вечерним чайком, и пойдут у нас жалобы: врачи жалуются на боль в пояснице, так как им целый день приходится наклоняться к больным, лежащим прямо на полу, мы жалуемся на боль в ногах, так как при богослужениях и исповеди приходится почти целый день стоять; ты знаешь, что я никогда не мог и не могу исповедывать сидя -- это претит моей совести; так же стоя исповедуют и другие наши священники, кроме отца Евстафия, который по болезни не может долго стоять. Случается, что за общим разговором и посмеемся, развеселимся. Один расскажет что-нибудь из своей поденной практики, другой прибавит свое, и пойдет у нас беседа самая оживленная, веселая; на первом плане, конечно, наше скорое возвращение на родину: чуть затронули это общее больное место -- и пошли фантазии, чисто юношеские мечтания, предположения; самые солидные люди превращаются в детей, и невольно припоминается старинный афоризм, что радость и старика делает юношей... В большинстве же случаев разговоры наши идут в минорном тоне: общее наше положение чересчур незавидно, плохо приходится не только больным, но и здоровым; особенно допекает всех невообразимая теснота и отвратительная погода: носа нельзя показать на улицу, и сидят все по своим конурам в грязи, в убийственно-спертом и смрадном воздухе. Можно бы, и должно, не медля вывести людей на бивуак, это было бы всего лучше, но, увы, палаток нет... Наши старые палатки погнили, порвались, пошли солдатам на портянки, на штаны... Но святая надежда, как ты утешительна, как ты можешь ободрять человека и среди самого горького положения! Мы скоро домой -- в Россию... При одной этой мысли чего только не в состоянии перенести каждый из нас? Даже самая болезненность в полках, по замечанию врачей, остановилась, даже стала уменьшаться, как только у всех воскресла надежда на скорое возвращение домой... Прощай, до радостного свидания!
Свободное копирование
