Позиция у деревни Домогилы,
в Рущукском отряде,
14 октября
Наконец-то мы догнали свой полк, и я с истинной радостью обнял многих своих товарищей-сослуживцев. Отряд наш состоит пока из двух полков: нашего, Сибирского, и Малороссийского, с двумя только батареями нашей же артиллерийской бригады и из нашего же подвижного лазарета. Самая позиция простирается по гребню высокой горы, между бесконечными горными кряжами; вид во все стороны великолепный. Но окрестные горы, поля, деревушки, весьма впрочем редкие, представляют одну сплошную печальную пустыню со всеми разрушительными последствиями войны. Третьего дня, верстах в семи или в десяти от нашей настоящей позиции было незначительное авангардное дело без всяких серьезных результатов, кроме нескольких раненых и убитых и, в том числе, молодого герцога Лейхтенбергского. Гул артиллерийских орудий слышен на далекое пространство между окрестными горами. Сулейман от нас каких-нибудь верстах в десяти, на той стороне Кара-Лома и, несмотря на такое соседство, наши и ухом не ведут: повсюду говор, хохот, песни, прибаутки. Нужды никакой, даже роскошь: коньяк, ром, красное вино, икра, балык, колбаса, сыр, сардинки и пр. Как все довольны и счастливы, что попали в Рущукский отряд, тогда как 2-я гренадерская дивизия повернула к Плевне. Начинают уже зарываться в землю, но не по приказу, а по доброй воле; я заходил в некоторые землянки, с непривычки жутко, могила, а привыкнешь, говорят, ничего, хорошо. Погода стоит отличная, только по ночам очень холодно, так что в тонкой палатке пробирает порядочно. Весь поход от Дуная до этой позиции мы совершили всего только в четыре перехода: десятого числа, утром перешли Дунай и долго мучились с нашими тяжелыми линейками при подъеме на высокий берег по страшно разбитой и грязной дороге, которая тут никогда не может просохнуть совершенно, вследствие подземных ключей и родников, просачивающихся из горной подошвы. Несколько часов промаялись мы на этом варварском подъеме, четвертый уже месяц идет с тех пор, как совершилась знаменитая переправа нашей армии через Дунай, а только теперь начинают исправлять этот убийственный подъем, по которому должны были подыматься все военные тяжести, вся артиллерия, даже осадная. Посмотрев на этот один подъем становится понятным, отчего у нас во время третьей Плевны не хватило артиллерийских снарядов. Благодаря этому подъему и мы пришли в деревню Царевич только поздно вечером, хотя до этой деревни от переправы не будет и семи верст. 11-го числа предстоял нам самый большой переход (33 версты) от Царевича до селения Павло. На вершине большой горы, за Царевичем, дорога расходится в двух направлениях: направо в Плевну, налево в Рущукский отряд. С каким удовольствием повернули мы налево... Пропади она, эта Плевна!.. Из газетных корреспонденций вы и сотой доли не читали того, что мы слышали о ней на всем пути по Румынии и слышали от очевидцев и участников. На бивуаке, в Павло, после чая я устроил очень оригинальный десерт: в одном месте, на переходе, дорога огибает большой лог и делает большой объезд версты на полторы; несколько сметливых солдат решились идти прямо через лог и сократить чрез это весьма кружную дорогу; за ними поплелся и я: спускаемся в лог и на отлогостях его находим терновник с самыми спелыми и преспелыми плодами; мы набросились и нарвали ягод сколько влезло в шапки, карманы, платки. Расположившись потом на бивуаке, я несколько раз обварил эти ягоды кипятком из самовара, посыпал мелким сахаром и стал угощать публику -- десерт вышел превосходный, оригинальный, тем более, что виноград уже приелся нам.
12-го числа перешли в город Белу на берегу реки Янтры. Остановившись версты за полторы не доходя города, мы отправились посмотреть первый попавшийся нам на пути настоящий турецкий город, так как в Систове мы не были и обошли его другой дорогой. Город Бела стоит на шоссейной дороге из Рущука в Плевну и Софию; но что это за город -- вы бы посмотрели: грязь, вонь, теснота неописанная! На улицах с бесчисленными переулками и закоулками двум телегам разъехаться трудно, и в этой-то затхлой тесноте кишмя кишит торговый люд, конечно жиды, отчасти греки, армяне, болгары, но ни единого кровного русского. Лавченок тысячи, гостиницы ни одной; мы обедали в какой-то грязнейшей кухне с громким названием: Москва. Обед вполне соответствовал кухонной обстановке. Возвращаясь из этой знаменитой Москвы и проходя мимо какой-то лавчонки, мы встретили группу наших артиллеристов с их почтенным бригадным командиром, завернули в лавчонку, и ни с того, ни с сего полилось шампанское. И все это на радостях, что мы попали в Рущукский отряд! О государе наследнике говорят здесь с восторгом: его обожают все, от солдата до генерала, Слава Богу! На тринадцатое число нам назначена дневка, а так как до позиции наших Сибирцев оставался один только переход, то я и решился уехать вперед, чтобы поскорее увидаться с дорогими товарищами. Итак, мы в Рущуксксгм отряде; сюда и направляй ко мне свои письма... Прощай.
