В конце июля услышали мы, что Добровольческая Армия заняла Харьков. Освобождение от большевиков приближалось и к нам. Потом узнали, что большевики начали вывозить из Киева офицеров запаса. Сейчас же после прихода в Киев большевики организовали перепись офицеров и у меня тогда же встал вопрос, являться ли мне на эту перепись? Как профессор я освобождался от всяких призывов, но как прапорщик запаса должен был заявлять в канцелярию воинского начальника о всех переменах своего адреса и эти сведения большевики могли иметь в захваченной ими канцелярии воинского начальника. На перепись я тогда явился и теперь, уходя из Киева, большевики могли бы меня забрать. Я решил «скрыться». Попросил в Академии выдать мне удостоверение, что получил отпуск для поездки заграницу и что премьером выдан мне заграничный паспорт. Копию этого удостоверения я оставил жене, а с подлинником и заграничным паспортом отправился к знакомым, жившим в уединенном месте в 30-ти верстах от Киева вблизи Ковельской железной дороги. Когда-то эти знакомые имели там имение, но крестьяне имение уже поделили и оставили владельцам только дом с небольшим участком земли.
В доме, кроме хозяев, я застал целую группу людей, имевших основание скрываться от большевиков. Пришел я не с пустыми руками, принес несколько фунтов сахару, которые передал в общее пользование — жили коммуной. Мы не оставались праздными, нашли работу. На земле хозяйки поспела пшеница и мы занялись ее уборкой. Я оказался единственным «косарем». Умение владеть косой, приобретенное в юности, теперь пригодилось. Я косил — остальные сгребали и вязали снопы. Так прожили мы с неделю. Меня посетил сын — принес смену белья и записку от жены. Жена писала, что к нам на киевскую квартиру являлся офицер, спрашивал обо мне. Жена сказала, что я уехал и показала оставленные ей документы. Офицер этим удовлетворился и ушел.
Возвращаюсь к моей жизни в деревне. В конце недели произошло событие нас сильно взволновавшее. К нам явилось несколько большевистских кавалеристов под командой офицера. Был уже вечер. Кавалеристы занялись на кухне изготовлением своего ужина. Офицера мы усадили к своему столу, ужинали с ним и угощали его чаем. Он участвовал в общем разговоре, но о цели своего посещения не говорил ничего. Спать его уложили в моей комнате. Он видимо нам не очень доверял и укладываясь спать положил свой револьвер под подушку. Утром, не ожидая, чем все это кончится, я ушел подальше от Киева в село Бабинцы, где мы проводили предыдущее лето. Хозяйка встретила меня радушно, позволила остановиться на несколько дней в ее доме, рассказала, что жить в деревне становится все труднее, купить на деньги ничего нельзя. Можно жить только меняя вещи на съестные припасы, по скоро и менять будет нечего. Я знал, что в деревне за деньги ничего получить нельзя и, уходя из Киева, захватил какой-то кусок материи. Теперь он пригодился, можно было кое-что выменять и мой неожиданный визит не отягощал хозяйку.
Прожил я в Бабинцах три дня. На третий день, гуляя в соседнем лесу, заметил странную толпу людей с узлами и корзинами, пробиравшихся лесными тропинками. Прийдя домой услышал радостную весть: Киев занят Добровольческой Армией, а виденные мною в лесу люди — это убегающие сторонники коммунизма. На следующее утро я отправился в Киев. Никаких средств сообщения, конечно, не было, но сорок перст пешего хождения в то время меня не очень затрудняли. За два года революции приходилось шагать немало. К вечеру пришел в Киев. Город ожил. По главным улицам двигались массы людей с радостными лицами. Появилось немало офицеров, которые вероятно скрывались в большевистское время.
Свободное копирование
