Киев при большевиках - 1

Киев при большевиках

После занятия Киева большевики вели себя первое время довольно тихо и мы ничего не слышали о терроре. Очевидно они были не уверены в своем положении. Но все же начались разговоры о разных реформах в учебных заведениях Украины. Собрали в университете представителей всех высших учебных заведений Киева. Собрание открыл представитель большевиков, молодой человек в меховой шапке, которую он не снимал и во время заседания. Большевик произнес довольно бессвязную вступительную речь, суть которой сводилась к тому, что высшая школа должна устранять рознь между людьми умственного и физического труда, что лекции должны читаться так, чтобы «человек от станка» мог их понимать. Что обучать нужно «показом», а не «рассказом». Все это казалось нам тогда неидущим к делу разговором. Школы не имели топлива и преподавать в аудиториях, где температура стояла ниже нуля, было невозможно.

Мне не пришлось работать в России после большевистского переворота, но известно, что в высших технических школах были проведены реформы и когда выяснилось, что рабочие без надлежащей подготовки лекций понимать не могут, организовали при высших школах «Рабфаки», где давалась принятым в школу рабочим предварительная подготовка, но и это мало помогло: принятые в рабфаки рабочие, не могли в большинстве случаев одолеть требований этих подготовительных школ. За десять лет реформ учебное дело в России было совершенно разрушено и когда позже взялись за усиленное развитие промышленности, то оказалось, что для этого дела в России нет достаточного количества инженеров. Сталин поступил тогда решительно — упразднил всякие новшества и вернул школы к дореволюционным порядкам.

Академия была в критическом положении. Жалованье служащим не уплачивалось, бюджет за 1919 год не был утвержден, да и вообще было неясно, будет ли Академия продолжать свое существование. Нужно было что-то предпринять, но никому не хотелось вести переговоры с большевиками. После длинных разговоров в заседании Академии я, наконец, согласился за это дело взяться и в один из ближайших дней отправился в Липки, где большевистский премьер Раковский занимал один из самых богатых особняков. Уже при входе я увидел необычную картину. На крыльце стояла зенитная пушка, очевидно, для отражения воздушной атаки, также стояли пулеметы. Часовые потребовали документы. Не помню какие документы я предъявил, но меня пропустили без особой задержки. В передней меня встретила секретарша премьера, молодая особа с револьвером на поясе. Выслушав мои объяснения, секретарша доложила обо мне премьеру и я был принят немедленно. Дел у премьера в те времена было немного. Каких-либо посетителей ни в приемной, ни в кабинете я не видел. Премьер принял меня весьма любезно, усадил в кресло и даже пытался угостить сигарой. Я описал ему общее положение Академии и ее задачи, а потом перешел к вопросу об уплате жалования служащим и к вопросу о бюджете. Коммунисты уже раньше решили поддерживать украинские учреждения и премьер сразу ответил, что его правительство заинтересовано в трудах Академии и будет ее поддерживать. Что касается выплаты жалований и бюджета Академии, он назвал мне двух министров, в ведении которых эти дела находятся, посоветовал к ним непосредственно обратиться и пообещал с ними предварительно переговорить, чтобы ускорить дело. Таким образом дела Академии решались успешно и очень легко. Очевидно большевиками было решено продолжать печатание «карбованцев» и снабжать ими правительственных служащих. Премьер произвел на меня благоприятное впечатление. Хотя и коммунист, говоривший на ломанном русском языке, это видимо был человек образованный с приличными манерами, не чета члену Директории, грозившему меня уволить из Академии.

В один из ближайших дней я отправился к министрам, указанными мне премьером. Не помню ни их имен, ни названий их министерств. Первый из них помещался на Владимирской улице, назначил для приема ранний час и так как часы были переведены большевиками на три часа вперед, то на прием я шел при восходе солнца. Никогда прежде не видал Владимирской улицы в столь ранний час. Принял меня министр без затруднения и обещал начать выплату жалованья нашим служащим. Другой министр, занимавшийся нашей сметой, помещался где-то возле Михайловского монастыря. Это был латыш и видимо человек больной, принимавший меня, лежа на диване. Ему, видимо, было не до сметы и он ее принял без всяких возражений. Было впечатление, что оба министра не собирались засиживаться в Киеве и дела Академии их мало интересовали. Но дело было сделано. Служащие начали получать жалованье. Академия продолжала существовать.

Положение большевиков повидимому было непрочно. Русские войска были ненадежны и легко переходили с одной стороны на другую или «держали нейтралитет». Правительство держалось на иностранцах. Главной военной силой были латышские части. Они все время поддерживали большевиков. Надежными оказывались и китайские части, составленные из китайских рабочих, ввезенных в Россию во время войны при царском режиме, когда большинство русских рабочих было призвано в войска. Говорили также о каких-то воинских частях, составленных из немецких военнопленных, но я их не видал. Раз, проходя по Житомирскому шоссе, заметил толпу, собравшуюся у солдатских казарм. Перед казармами стояли пушки. В толпе говорили, что пришли китайские войска и, ворвавшись в казарму, усмиряют взбунтовавшихся там русских солдат.

Материальные условия жизни все ухудшались. На базаре за небольшой хлеб нужно было платить чуть ли не сто карбованцев. Крестьяне отказывались брать бумажные деньги. Предпочитали менять продукты на вещи, но вещей у нас беженцев не было. В Политехническом Институте преподаватели выбрали особый комитет для добывания продуктов. Во главе его стоял энергичный профессор Е. О. Патон. Ему удалось добыть значительное количество пшеницы и на мою долю пришелся мешок зерна. Пшеница оказалась сырой, ее нужно было сушить на балконе. Для защиты от птиц — сажали кошку.

Раз получили откуда-то кожу для сапог. Она была очень нужна. Мои дети давно ходили в школу босыми. Рассказывали, что все русские дети ходили босыми. Обувь имели только еврейские дети. Только они приносили с собой завтрак. Все это вполне понятно. В Киеве, да и в других городах Украины, большая часть торговли была в еврейских руках и они сумели утаить от большевиков значительное количество товаров. Кроме того они всегда были хорошо организованы и поддерживали своих единоверцев.

Раз и на мою долю выпала удача. Ко мне зашел Э. К. Гарф, мой бывший сотрудник, из солидарности покинувший Киевский Политехнический Институт в 1911 году. Он узнал, что ликвидируется какой-то склад военного времени и что там продастся без ограничений такой редкий продукт, как сахар. Мы туда отправились. Я купил и перетащил с помощью Гарфа к себе несколько пудов сахарного песку. Это сразу улучшило наше положение, мы не только могли теперь пить чай с сахаром, но на сахар могли выменивать на базаре другие продукты.

Академия продолжала свою деятельность. Штат служащих возрастал. Многие стремились получить хоть какие-либо занятия в Академии, считая что связь с Академией может служить какой-то защитой в это тревожное время. Начали поступать рукописи научных трудов, протоколы заседаний. Все это надо было печатать, а бумаги не было и официальные просьбы дать Академии бумагу кончались ничем. Тут помог случай. Встретил я на Фундуклеевской улице моего бывшего ученика Киевского Политехникума И. Р. Гольдмерштейна. Это был хороший ученик. Он окончил Институт уже после моего увольнения. Поступил на службу в какую-то строительную контору, а потом сделался подрядчиком. Он, как видно, сохранил ко мне, как к бывшему учителю, добрые чувства и время от времени давал о себе знать. Помню он посетил нас на даче в Финляндии в 1916 году. С продуктами тогда уже было очень трудно, а он привез нам из Петербурга массу вкусных вещей, о которых мы уже давно забыли и мечтать. То же случилось и в 1917 году. Он нас как-то разыскал на уединенном Крымском берегу и опять привез кучу подарков. Рассказывал о своих делах, о каких-то постройках, которые он делал для царского правительства, а теперь, как видно, продолжал работу уже с большевиками.

Я рассказал о делах Академии, упомянув и о трудностях с получением бумаги для академических изданий. Он вызвался мне помочь и мы отправились в одно из большевистских учреждений. Там переговоры вел Гольдмерштейн, я только присутствовал и слушал. Все служащие сидели за письменными столами в шапках. Должно быть это были евреи и приверженность к коммунизму не мешала им выполнять правила еврейской религии. Переговоры Гольдмерштейна скоро кончились и он мне сообщил, что бумагу Академия получит. Действительно, мы ее через несколько дней получили.

Деловые таланты Гольдмерштейна помогали мне и позже.