Крестьянин деревни Уткина Иван Николаев Бобин содержал в С.-Петербурге огород у гр. Татищева. По обычаю прежних лет, Бобин в деревенский свой праздник (26 июня), придя к графу, приглашал его к себе в дом откушать хлеба и соли. Граф, как и всегда, благодарил за это и по старинному боярскому обычаю, угошая Бобина водкой, спросил при этом о состоянии его огорода. "Слава Богу, все хорошо!", -- отвечал Бобин. Под конец беседы граф коснулся вопроса о свободе крестьян г-на Карр; Бобин сообщил ему все, что знал; граф, помолчав немного, сказал: "Иван! сюда приехала ваша генеральша Карр и везде с своим хвостом и поклоном ходит; вероятно, она хочет что-либо поделать с вашей вотчиной по смерти Карра в свою пользу; она была у многих моих знакомых по Сенату и немудрено, что она поворотит ваше дело в другую сторону: я ведь хорошо вашего дела не знаю, а знаю только то, что сейчас от тебя слышал. Не худо бы мне посмотреть на это дело; ведь 1000 душ зажиточных крестьян для наследников лакомый кусок; немудрено, брат, дело-то и испортить!" Потом, помолчав немного, граф спросил: а где у вас по этому делу доверенный? Бобин отвечал, что доверенный и бумаги в Тихвине. Тогда граф велел ему немедленно вызвать доверенного. На курьерских примчался доверенный (мой отец) в Петербург. Граф просмотрел бумаги и, обратясь к отцу и Бобину, сказал: если вы не хотите проиграть свое дело, то дайте мне 30 тысяч рублей, тогда я возьмусь за это дело и сделаю его в вашу пользу; деньги я с вас возьму по окончании дела, когда Государь его подпишет. Доверенный и Бобин просили у графа срока для ответа одни только сутки. Граф был на это согласен. Тотчас же все проживающие в Петербурге крестьяне Угодичской вотчины были собраны для общего совета на огород к Бобину. Эти передовые богатые угодичские крестьяне-огородники были следующие: Егор Антипин Молодяшин, Лука Петров Димаков, Петр Никифоров Сафронов, Семен Семенов Заев, Яков Гаврилов Истомин-Абросимов, Василий Васильев Гущин, Семен Андреев Федосеев, Семен Васильев Гущин, Андрей Яковлев Шошков, Иван Яковлев Крестьянинов, Василий Яковлев Стрешкин, Семен Васильев Мухин и Алексей Иванов Панин. Долго обсуждали они это дело и затем всем собранием единогласно было положено: исполнить желание графа. Тут же составили об этом мирский приговор; петербургский староста Петр Васильев Молодяшин скрепил его и услал в вотчину, то есть в село Угодичи по секрету. На следующий День Артынов и Бобин пришли к графу и просили его ходатайства, обещав исполнить все его желания. Граф на это им сказал только: "Ладно, ступайте, молитесь Богу, чтобы Государь скорее приехал из-за границы". По приезде Государя Татищев написал письмо министру внутренних дел князю Куракину следующего содержания: "Сиятельнейший князь Алексей Борисович! Поступившее к вам дело помещика Карр об увольнении крестьян в звание свободных хлебопашцев села Угодич, Ярославской губернии, Ростовского округа, прошу вас, Сиятельнейший князь, взойти с представлением оного на Высочайшее Его Императорского Величества рассмотрение, как вам к сему откроется удобный случай. Ваш, Сиятельнейший князь, истинно усердный и покорный слуга граф Николай Татищев. С.-Петербург, 4 августа 1809 года".
На это письмо граф чрез день получил таковой ответ: "Милостивый государь мой граф Николай Алексеевич! На письмо Вашего Сиятельства ко мне, коим угодно Вам было ходатайствовать по делу крестьян помещика Карр Ярославской губернии просящего увольнения их в свободные хлебопашцы, я честь имею сим отозваться, что заготовленный о сем доклад мой не премину я в непродолжительном времени подать к Высочайшему Его Императорского Величества рассмотрению и удостоверить тем в непременном усердствовании исполнить волю Вашего Сиятельства; честь имею быть с истинным и совершенным почтением Вашего Сиятельства покорный слуга князь Алексей Куракин. С.-Петербург, 6 августа 1809 года". Через четыре дня по получении ответа от князя Куракина, 10 августа, граф призывает к себе отца и Бобина и поздравляет их с благополучным окончанием дела, говоря им: "Вчерась только, то есть 10 августа, подписал о вас доклад министра Государь Император". Отец и Бобин от радости стали кланяться ему в ноги и благодарили его, как сумели. После этого отец подает графу пакет, в котором была положена немалая часть условной суммы, а остальную просили его обождать немного, до присылки денег из вотчины. Граф, не беря пакета и будто не понимая, в чем дело, принял строго серьезный вид и закричал на оторопевшего отца: "Это что? взятка! Хорошо! вы хотите меня старика, царского слугу, подкупить взяткой! Я буду на вас жаловаться кому следует!", но, видя сильный испуг отца и Бобина, граф изменил свой вид и голос и с улыбкой ласково сказал им: "Неужели вы не видели, что я пошутил с вами, сказав вам цену вашего дела. Мне по старости моих лет нужны не ваши деньги, а молитвы; я слава Богу по милости царской доволен всем, деньги и без ваших на нужду имею, а вы при случае помолитесь Богу: я очень рад, что Господь привел так скоро покончить это дело". Потом, немного погодя, сказал:
"Впрочем, за мои хлопоты и мне не мешает взять с вас за то взятку. Я слышал, что в вашем озере ловятся хорошие ерши; если не забудете, то при случае пришлите их мне на уху, и я скажу вам за это спасибо". Потом прибавил: "Теперь поведем речь о вашем пакете", и граф тут же назначил поименно, кому сколько дать чиновникам и писцам, которые участвовали в этом деле, говоря доверенному (отцу): "Хотя и этого от тебя принимать не будут, но ты скажи подьячим, что это по моему приказу. Вы сами видите, что дело ваше было бы для них самое хлебное, если бы не вмешался тут я. Без этого же вашего приношения эти кляузники, наверно, под рукой станут роптать на меня и клянут вас, ко мне обратившихся".
Отец мой все по слову графа исполнил, и все чиновники отцовской дачей остались довольны.
По первому зимнему пути, на почтовых лошадях, с нарочными опытными рыбаками послано было из села Угодич в Питер к графу живых отборных ершей целая бочка в сорок ведр; рыбаки при перемене лошадей меняли и воду и таким образом доставили графу на уху живых ростовских ершей. Граф весьма остался этим доволен, роздал их почти все своим знакомым и близким родным, говоря при этом, что ростовские мужички не забыли его. Теперь, пожалуй, скажут об этом: "Свежо предание, а верится с трудом!" А все-таки графу говорят и по сей час вечную память.
