V
Мы условились собраться после покушения на Садовой, в ресторане "Северный Полюс". Я встретил еще на улице Боришанского. Я спросил его:
-- Послушайте, Абрам, вы убежали?
Он поднял на меня свои большие, светлые глаза и промолчал. Я повторил свой вопрос. Он ответил:
-- Да, я убежал.
-- Какое право вы имели бежать?
Боришанский в ответ ничего не сказал. Я долго смотрел на его спокойное, точно каменное, лицо. Наконец, я его спросил:
-- Почему же вы убежали?
-- Странно... Если за вами следят, что вы будете делать?
-- За вами следили?
-- Если бы не следили, я бы не убежал.
-- Слушайте, -- сказал я, -- товарищи могут подумать, что вы трус.
Он долго медлил ответом:
-- Я не трус. Я должен был убежать. Каждый убежал бы на моем месте... И разве нужно было, чтобы меня без пользы арестовали?
В это время вошел в ресторан Каляев. По его лицу было видно, что он очень взволнован. Иногда он мельком взглядывал на Боришанского. Наконец, он не выдержал:
-- Почему вы убежали, Боришанский?
Боришанский посмотрел на него:
-- Что бы вы сделали, если бы шпионы вас окружили?
Каляев ничего не ответил. Не могло быть сомнения, что Боришанский говорит правду. Оставаться же с бомбою на глазах у филеров значило губить и себя, и товарищей, и самое дело.
Покушение не удалось. Жить всем членам организации в Петербурге не было цели. Швейцер в тот же день уехал с динамитом обратно в Либаву, Боришанский в Бердичев, Каляев в Киев, Покотилов в Двинск, где должен был ждать известий от нас Азеф. Я остался еще на день в Петербурге и вечером встретился с Сазоновым.
Мы поехали с ним на острова. У взморья я, наконец, решился заговорить.
-- Слушайте, почему вы не хотели отъехать от дома Плеве?
Сазонов обернулся с козел ко мне:
-- Почему?.. я надеялся, может быть, он опять поедет.
-- Но вы, ведь, знали, что этого не будет?
-- Эх... Ну, конечно...
Он опустил голову. Через несколько минут он снова заговорил:
-- Стою я, бомбу на коленях держу... Жду... Знаете, ничего... только ноги похолодели...
Он махнул рукой. Потом вдруг быстро обернулся ко мне:
-- Это я виноват.
-- В чем?
-- Да вот... в неудаче.
Конечно, Сазонов был виноват менее всех, и я с гораздо большим правом, чем он, могу приписать неудачу 18 марта себе.