Церковные связи
Духовная жизнь в Ташкенте была своеобразной, сложной, полной драматических событий. Крупный пересыльный пункт, Ташкент был в то же время городом ссыльных. Тюрьмы всегда были полны людей, отправляемых в еще более отдаленные края, вроде, например, Душанбе, бывший в то время большим таджикским кишлаком в предгорьях Тянь-Шаня. В самом Ташкенте проживало много отбывавших трехлетний срок вольной ссылки после выхода из концлагерей, главным образом, из Соловков, -- все люди, осужденные по 58 ст. уг. кодекса, как политически неблагонадежные. Среди них больше всего было высланных за идеологию: духовенства, монахов и монахинь, активных мирян, сектантов всякого рода и просто богоискателей. Много было также попавших в Соловки (а оттуда в Ташкент) случайно, по самым нелепым поводам. По такому нелепому поводу попала, например, в Соловки Екатерина Сергеевна Г., некая молодая особа, окончившая искусствоведческое отделение университета в Петрограде: ей было инкриминировано получение в подарок от родственников за границей через какое-то иностранное посольство пары шелковых чулок. Бедную девушку замучили подозрениями в шпионаже, а когда факт шпионажа не был доказан, на всякий случай упрятали подальше по логике: если и не было, то могло бы быть. Вся жизнь этой интеллигентной, серьезной девушки и не помышлявшей о политике, была испорчена -- скончалась в какой-то далекой ссылке во время войны.
Ссыльные жили свободно, снимая частные квартиры у местных жителей, и были обязаны только явкой в определенные дни для регистрации в органах ГПУ. Жили большею частью впроголодь, заводили знакомства в самых разнообразных кругах ташкентского общества и являлись активными рассадниками всякого рода "идеологий". Узбеки относились к ним сочувственно, принимали их в свои дома, сдавали хибарки.
В европейской части города среди семей верующих встречались дома, в которых охотно принимали сосланное или пересылаемое духовенство, организовывали помощь одеждой и питанием. Некоторые постоянно носили передачу в тюрьмы, узнав каким-либо образом, что там томятся ссыльные по религиозным делам. В одном из таких домов, в котором бывали и мы, постоянно находили приют временно оставляемые в Ташкенте до назначения нового места жительства ссыльные из духовного звания. Среди них были и епископы. В этот дом хаживал и правящий ташкентский епископ Лука, с которым Николай Николаевич познакомился в первый же свой приезд.
Епископ Лука (Войно-Ясенецкий), известный не только в Ташкенте врач-хирург, незадолго до нашего приезда овдовел, принял монашество и был хиротонисован в епископы с оставлением в Ташкенте. Святейший благословил его и в сущем сане совершать по мере надобности операции, и он нередко пользовался этим разрешением, уступая настойчивым просьбам больных, решавшихся на сложную операцию только в том случае, если оперировать будет Войно-Ясенецкий (Лука). Владыка уступал просьбам, приезжал в больницу в монашеском одеянии и непременным условием ставил наличие в операционной иконы Богоматери. Рассказывали, что однажды ему пришлось оперировать крупного партийца. Врач, присутствующий при этом и ассистировавший ему, еврейчик, умолял поставить икону в шкаф, доказывая, что и воля епископа будет удовлетворена, и больной, а тем более больница, не пострадают за нарушение принятых порядков. Но Лука остался непоколебим и совершил операцию (удачно) только после молитвы перед образом Божией Матери.
Его колоритную фигуру, с посохом в правой руке и молитвенником, который он держал перед собой в левой, можно было нередко встретить, когда он утром отправлялся из своей квартиры на Учительской в Сергиевский собор.
Все эти "чудачества" терпели до поры до времени. Убрали его из Ташкента самым неожиданным образом. Об этом стоит рассказать, так как событие это весьма характерно для того времени (1925-26 гг.). В САГУ на медицинском факультете преподавал некий профессор-биолог (имени не помню {Физиолог Иван Петрович Михайловский. -- Ред.}), который специально занимался опытами по оживлению (или "воскресению", как он заявлял) умерщвленных им ради этой цели собак и читал публичные лекции о возможности воскресения умерших, сопровождая их опытами на собаках. Интерес к этой проблеме возник у него по личному поводу, после того как у него скончался сын -- мальчик лет 7-8, которого он страшно любил. Вместо того чтобы похоронить его обычным образом, он забальзамировал его и поставил тело мальчика в стеклянном шкафу в своем кабинете, сам обложился литературой по вопросу об оживлении умерших организмов (характерно, что настольной книгой его была "Философия воскресения" Федорова, философа -- современника Вл. Соловьева) и занялся у себя в лаборатории экспериментированием на собаках. Жена его, мать ребенка, ушла от него, не будучи в состоянии выносить зрелище умершего сына. Тогда он женился вторично на студентке-медичке. Через несколько месяцев после этого брака профессора находят убитым в его кабинете. Начинается следствие: самоубийство или убийство? Эксперты говорят, что по положению раны есть больше оснований говорить о самоубийстве, жена (медичка) заявляет следователю, что это она убила мужа по наущению еп. Луки, так как тот опасался, что опыты над оживлением умерших собак могут якобы поколебать религию и станут во вред Церкви. Заявления этой особы оказалось достаточно, чтобы арестовать Луку и выслать его за пределы Ташкента. Это была первая ссылка еп. Луки, после которой он больше в Ташкент не являлся, начало его долгой подвижнической жизни в лагерях, откуда он вышел только по окончании войны, составив себе крупное медицинское имя по военной хирургии. Скончался он, как известно, в глубокой старости в Крыму в сане архиепископа. Н.Н. два-три раза встречался с ним у Муромцевых, но о чем они говорили -- я не помню. В нашем доме он никогда не бывал.
