В САРАТОВЕ
(весна 1922 -- осень 1924)
Летом 1922 года (12/VII) Н.Н. оформил через Наркомпрос назначение в Саратовский университет на должность профессора по теории права и истории политических учений на факультете общественных наук. В августе он приехал в Саратов, а в сентябре мы встретились с ним на заседании философского студенческого кружка при юридическом факультете, где мне было поручено сделать доклад о только что вышедшей книге С.Л. Франка "Общественное бытие и сознание". Доклад носил острый характер, так как незадолго перед этим С.Л. Франк был выслан за границу в числе "100", и мы, студенты, его ученики, с горечью и болью переживали это событие.
Знакомство на докладе быстро перешло в дружбу: много общего оказалось у нас как в характере, так и в интересах. Весной 1923 года мы обвенчались и с тех пор прожили вместе, не разлучаясь, до 25 июня 1941 г., когда он ушел из дома, чтобы больше не вернуться. С этого момента мои записки будут носить характер личных воспоминаний.
В Саратове мы поселились отдельно от моих родителей, сняв недалеко комнату у тещи профессора Серафима Владимировича Юшкова, декана факультета, хорошо относившегося к Н.Н., который был при нем его "замом". Здесь, у "собаченьки", как называл Серафим Владимирович свою тещу, я впервые столкнулась с чудачествами Н.Н., о которых раньше знала понаслышке. Прежде всего, он поразил меня своей полной неприхотливостью в жизни, полным пренебрежением всяких материальных удобств. Мог спать на полу на соломе, одеваться кое-как, совсем не замечал, в чем я одета, что меня несколько даже шокировало. Особенно же изумляла меня его из ряда вон выходящая любовь к животным. Все собаки со двора, все кошки были его друзьями и как бы чуяли любовь его к ним, ходили за ним по пятам. Огорчение доставляло мне отсутствие в нем брезгливости: лучший кусок из нашего по тому времени не особенно прихотливого стола отдавался коту Ваське, причем на полу появлялась взятая прямо со стола любая чашка, любое блюдце. Это доводило меня иногда до слез -- я никогда не знала, ел ли уже из этой посуды кот Васька или еще нет. Мои упреки успеха не имели: завидев кота, собаку, иной раз паршивого, больного, он забывал все и со своей детской, доброй улыбкой ласкал какого-нибудь приблудного Шарика или Ваську, а в следующий момент Шарик клал лапы на плечи и лизал прямо в лицо, а Васька удобно пристраивался на коленях или лежал на груди, довольно мурлыкая. Мои медицинские уговоры не оказывали никакого впечатления, и в конце концов мне пришлось смириться с этим.
Жизнь в Саратове сложилась не совсем так, как хотелось бы. Единственное, что связывало с городом, были воспоминания детства и родительская семья. Н.Н. сошелся с моим отцом, любил разговаривать с ним на разные темы, очень полюбил мою сестру, которая жила еще в это время в Саратове. Служебная и общественная работа не приносила удовлетворения.
После разгрома белогвардейских войск началась интенсивная перестройка университета, особенно его гуманитарных факультетов. Зачинателями этого решительного поворота влево были на педфаке проф. Б.М. Соколов, а на факультете общественных наук С.В. Юшков, знаток "Русской Правды" и крупный специалист в области истории русского государственного права. "Мы -- марксисты, -- заявлял он с кафедры, -- мы принимаем полностью учение К.Маркса и с этих позиций должно вестись преподавание всех дисциплин на факультете общественных наук". В своих неоднократных выступлениях перед студенческой аудиторией, которая, на старших курсах особенно, вела себя самостоятельно и независимо, он развивал мысли о национально-русском характере большевизма, об исторической необходимости победы Октябрьской революции, о начале новой эры не только в русской, но и во всемирной истории. Его пропаганда несомненно имела успех и многих примирила с новой властью и ее начинаниями. Созвучны с этой его концепцией были "Двенадцать" А.Блока и его "Скифы". Сам Серафим Владимирович Юшков, человек умный, с большой дозой чисто русской хитрости, добродушный и общительный, был сыном петроградского священника, рано овдовевшего и впоследствии, уже в очень преклонном возрасте, принявшего сан епископа. К чести Серафима Владимировича нужно сказать, что относился он к отцу уважительно и с сыновней любовью -- тот проживал вместе с ним, в его семье, что, по тогдашним временам, было связано с некоторой долей риска: духовное происхождение не поощрялось. Николай Николаевич, по приезде в Саратов, близко познакомился с Юшковым, и они были в приятельских отношениях, которые, однако, не заходили слишком глубоко внутрь. Кроме Юшкова, на факультете преподавали крупные специалисты в области юриспруденции, беспартийные профессора М.М. Агарков, С.Ф. Кечекьян, приятель Николая Николаевича еще по годам учения в университете, П.И. Алексеев, И.И. Евтихиев и некоторые другие. Все они с трудом продержались до 1924/25 учебного года и почти одновременно с Николаем Николаевичем покинули Саратов и преподавательскую работу для более спокойной деятельности в научно-исследовательских институтах или даже просто на советской службе в Москве и Ленинграде. Серафим Владимирович оставался дольше всех в Саратове, но и он в двадцать восьмом году, растерянный и напуганный, приехал в Ташкент, где некоторое время прожил у нас, а потом уехал в Самарканд. Это было время чистки факультетов от прежней буржуазной профессуры и замены ее новыми, получившими уже советское воспитание, кадрами. Правда, и те через некоторое время были отстранены от преподавания, чтобы уступить место третьему поколению.
