автори

1427
 

записи

194041
Регистрация Забравена парола?
Memuarist » Members » Valentin_Sventsitsky » Автобиография - 3

Автобиография - 3

01.01.1889 – 31.12.1889
Казань, Республика Татарстан, Россия

1889

   Я начал думать о смерти очень рано. Можно сказать, как помню себя. Когда мне было лет семь, я часто в непонятном испуге просыпался ночью, боязливо крестился, мне почему-то казалось, что я умираю; но сейчас же радостно вспоминал, что мне ещё только семь лет, жизнь вся впереди, смерть ещё далеко-далеко, и засыпал успокоенный...

   

   Я задумался над смертью впервые лет семи. И должен прямо сказать, что первое размышление было едва ли не самым напряжённым и неотступным из всех моих размышлений. А их было у меня очень много. Бывали целые периоды, когда буквально ни о чём другом я не мог думать.

   Случилось это так.

   Я играл один в саду. Сделал из травы шалаш и воображал себя на необитаемом острове. Мне было очень хорошо. Сорванная мною трава так чудесно пахла. Солнце горело в каждом цветке, в каждом листочке. Кругом всё жужжало, двигалось и пело.

   И я подумал: почему "большие" не играют в "необитаемый остров"? Почему им больше нравится сидеть в больших комнатах, курить папиросы и всё говорить о чём-то, говорить, говорить, говорить?..

   "Когда я вырасту большой, -- думал я, -- я буду жить, как маленький. Так вот всегда и буду жить. Большие так не живут, ну а я -- буду".

   И мне стало до слёз радостно, что, значит, "так всё и останется". И будет у меня свой шалаш, и трава будет так славно пахнуть, и солнце сиять, петь птицы и жужжать в траве пчёлы.

   "Навсегда так же", -- подумал я.

   И вдруг почувствовал, как в груди у меня что-то похолодело.

   "Навсегда? Но ведь это кончится... Потому что жизнь кончится. Значит, не навсегда?"

   О, я и сейчас не могу без слёз вспомнить, как стало мне вдруг жалко всего: и шалаша, и травы, и солнца, и неба. Точно не я должен умирать, а они умрут. И их больше уже никогда, никогда не будет. Как бы удивились "большие", если бы они заглянули тогда в мой шалаш! Потому что я прижимал к себе сорванную траву, целовал её, как "покойную", и плакал буквально до истерики.

   Целое лето беспрерывно, что бы я ни делал, что бы ни говорил, я думал только одно: "Всё это кончится. Это не навсегда".

   Что бы могло тогда меня утешить? Только одно слово: бессмертие.

   Но я ещё не мог произнести тогда этого слова, во всём его значении.

   Мне оставалось одно -- обратиться к бабушке. Но как ей сказать прямо? Мне стыдно было выдавать свою "тайну". И я, поласкавшись к ней, начал издалека:

   -- Я в саду, бабушка, на полянке шалаш сделал.

   -- Простудишься вот. Земля сырая. Роса.

   -- Я, бабушка, траву подложил. Она повяла уж вся. Почему она повяла?

   -- Сорвал, и повяла.

   -- Жалко, бабушка...

   И я почувствовал, что от скрытой мысли моей у меня навёртываются слёзы.

   Бабушка смотрит на меня внимательно и говорит:

   -- Полно-ка: спать надо вовремя ложиться.

   -- Бабушка... мы ведь тоже... умрём, да?

   -- Умрём... Ты бы шёл рыбу ловить...

   -- И папа умрёт?

   -- Ну, конечно же. Вот, право, какой.

   -- И кучер умрёт? И повар умрёт?

   -- Умрут, умрут.

   -- И ты?

   -- И я... Умрёшь, и положат на кладбище. Ты будешь ко мне на могилку ходить?

   -- Буду, -- шёпотом говорю я. И, больше уже не в силах сдерживаться, прижимаюсь к ней и начинаю плакать.

   Бабушка пугается. Начинает утешать меня. Говорит, что она "пошутила". Но я уж теперь знаю "наверное", что "всё кончено".

   Это была первая рана на моей душе. Она успокоилась временно. Но через много лет снова дала себя знать. В той или иной форме, с той или иной силой, но вопрос о смерти встаёт перед детской душей. И это хорошо. Пусть поплачут, зато когда-нибудь и порадуются.

   Смерть такой факт, что надо удивляться не тому, что люди "иногда" об нём думают, а тому, что так мало думают. Казалось бы, надо или победить его верой в бессмертие, или никогда не улыбаться и не смеяться в жизни, а сидеть и ждать в ужасе конца.

   А у нас ничего. Это ещё, мол, далеко: ещё целых двадцать лет проживу!

   Иногда человеку говорят: "все мы умрём" и "вы умрёте". Ему кажется, что это не про "него", что это к нему не относится.

   Нет, относится, господа, ко всем относится.

   Конец, после которого ничего не наступает, делает бессмысленным всё, что было перед этим концом. И если вы не умом, а всем существом своим чувствуете, что то, что зовётся жизнью, -- не бессмыслица, то вы должны почувствовать также другое: никакого конца и нет. А есть новое бытие в новых формах.

   Зелёная трава и горячее солнце -- это навсегда.

   Навсегда -- вот радостное, великое слово, которое одно может успокоить человеческую душу.

18.05.2021 в 12:25


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридическа информация
Условия за реклама