Двадцать второго июня 1941 года началось для нас светлым и радостным воскресеньем: мы вместе с другими семьями командиров Рабоче–Крестьянской Красной Армии отправились за город на большой спортивный праздник. Родители были активистами во всяких мероприятиях, постоянными участниками всех видов состязаний. И детская коляска им не была помехой, тем более, что и на меня уже можно было кратковременно оставлять сестричку. В красивой местности лесопарка начались старты мужчин, женщин. Но мы скоро заметили, что наши отцы собираются в кучки и что–то серьёзно обсуждают. Затем, они сели в автобус и поехали в город. Прошёл слух «На границе конфликт!». Через некоторое время и остальные участники спортивного праздника тоже поехали домой, где совсем громко вместо слуха о «пограничном конфликте» прозвучало жуткое слово «Война!»
Взрослые догадывались, что это известие сулит много неприятностей и огорчений, но никто не мог себе представить, насколько они заблуждались: это страшное слово несло с собой столько всеобщего горя, страданий, мучений и лишений, что даже человек с богатой фантазией не мог себе представить, какой кошмар ожидает каждого из многомиллионного советского народа. Даже, если б и мог, то не хватило бы фантазии вообразить весь ужас, нависший над нами. Война!
Жизнь кардинально изменилась. Слушателей академии перевели на ускоренный курс и в августе они экстерном закончили обучение и поехали защищать СССР. Проводили и мы отца до трамвайной остановки – на фронт.
В жилом городке между домами взрослые рыли траншеи для защиты людей при воздушном налёте. В укрытиях постоянно набиралась вода, и круглосуточные дежурные постоянно откачивали её ручными насосами. В этом участвовали и мы. Всему населению городка выдали противогазы, и мы были обязаны носить их с собой. Для мальчишек эти средства индивидуальной защиты были особой гордостью. Детвора одевала маски на лицо и в них ходила. Но перед хранением маски были посыпаны тальком, он попадал в глаза, отчего они становились красными и постоянно слезились и чесались. Но мы терпели – война. Чтобы стёкла окон при бомбёжке не рассыпались от взрывной волны, их крест накрест оклеили полосками бумаги. Специальный патруль по вечерам обходил наш район и следил за соблюдением правил светомаскировки. Все следили за сообщениями громкоговорителей и репродукторов и активно обсуждали огорчающие события с фронтов. Оружие (наши три малокалиберные винтовки) сдали на склад. Гордость семьи, новинку – радиоприёмник СВД–9 – тоже сдали на хранение. Оружие и радиоаппаратуру хранить в доме было запрещено.
Повезло мне увидеть, как наши зенитные орудия над окраиной города сбили фашистский самолёт. Однажды днём завыла сирена, застучал по репродуктору метроном («Воздушная тревога!»), стали слышны хлопки (выстрелы зенитных орудий). И мы увидели, что с запада на большой высоте (думаю, это был разведчик) появился самолёт. Вокруг него вспыхивали белые маленькие облачка – разрывы зенитных снарядов. Конечно, мы не кинулись в бомбогазоубежище, выстроенное перед самой войной под новым домом (корпусом №109 по проспекту Бенуа 1), а стали наблюдать за происходящим из вырытой во дворе щели. Наконец, один разрыв вспыхнул совсем близко к самолёту, который стал энергично снижаться и с хвостом дыма разворачиваться на обратный курс. Подбили! Мы с восторженными воплями наблюдали, как самолёт захватчика падал за город.
Фашисты стремительно продвигались вглубь территории СССР. Наконец, было сообщено: «Семьям командиров РККА приготовиться к эвакуации в тыл». «Возьмите с собой самое необходимое,– напутствовали организаторы эвакуации. – Конфликт может затянуться. Возьмите вещи месяца на три».
