Детсад

Детсад

Здание детсада новенькое, вокруг него только галька. Ни травы, ни деревьев. Суета в вестибюле, и вот мы, трехлетние дети, остались одни без родителей.

Из первых детсадовских впечатлений всплывает: сижу на стульчике за столом, подо мной желтая жижа и неуютное ощущение не только физическое, но и социальное.

Игры во дворе детсада. «Дети, дети. Га-га-га. Есть хотите? Да-да-да. Ну, летите, как хотите, только крыльями машите». Эта игра была нудной и неинтересной. А песенка про каравай казалась очень банальной, хотя тогда я не знал этого слова и понятия. «Как на Сашины именины испекли мы каравай. Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай. Я люблю, конечно, всех, но вот этот лучше всех»...

Мне больше нравилась другая песенка: «Вышла курочка гулять, свежей травки пощипать, а за ней ребятки, желтые цыплятки».

На стол поставили стул, на него детский стульчик. На это хрупкое сооружение детей по очереди сажали перед объективом фотоаппарата. В руки давали трубку игрушечного телефона. Подошла моя очередь.

— Смотри сюда. Сейчас вылетит птичка.

Я доверчиво уставился в объектив, испытывая одновременно любопытство и страх из-за неустойчивого положения на такой большой высоте. На снимке вышел испуганным и зажатым.

Ребенок смотрит не только в объектив. Он глядит в будущее. И не только свое, когда взрослыми глазами будет рассматривать свои детские снимки. Наши потомки с интересом будут всматриваться в лицо ребенка из прошедшей эпохи.

Из всех пятилетних детей читать умела только Света Попова. На одном снимке я и Света поливаем цветы в двух рядом стоящих горшках. По очереди к столу подходили мальчик с девочкой, поливали растения, потом менялись дети и горшки. В результате и дети сфотографированы, и цветы политы.

Кроме Светы была еще одна культурная девочка — Таня Хаздан. Однажды я заявил маме:

— Мне Таня сказала: правильно говорить не моча, а сак! А она знает, она четырехлетка!

Увидев Таниного интеллигентного папу, я заметил:

— У девочки на папе очки.

Я стоял и смотрел в подвал детсада, куда вели ступеньки с перилами. Зачем-то решил лизнуть железные перила. От мороза язык примерз, страшная боль, крик. Что было дальше в памяти не осталось.

В детсаду многие дети подхватили гепатит, в просторечии желтуху. За мной пришла большая санитарная машина. Полная женщина в белом халате опрыскала дезинфицирующим средством всю коммунальную квартиру, а меня увезли в больницу. Первое в жизни отлучение от дома, да еще почти на месяц. В больнице медсестра переодевала меня в больничную одежду и возмущалась:

— Такой большой мальчик, а не можешь самостоятельно раздеться!

Мне показалось унизительным, что меня обнажают без моего согласия. В знак молчаливого протеста решил не помогать этому насилию над собой. Взрослые часто не понимают: дети тоже личности, у них есть чувство собственного достоинства.

Почему-то в больнице не встретил никого из детсадовцев. Больница на окраине города, очень далеко от дома. Приятно, когда за окном появляется мама или бабушка. К кому-то пришел мужчина в коротком пальто. От соседей по палате узнал, что эта одежда называется «москвичка». Высокая женщина с копной седых волос напоминает бабушкину знакомую, и потому кажется частицей дома. Еле дождался выписки.

Через несколько месяцев я поехал с детсадом на дачу в Сосновку. Второе в жизни отлучение от дома и родных, да еще так надолго, на все лето. Со мной ехал сшитый мамой синий мешок с одеждой и другими вещами, позже в нем будут храниться игрушки.

Для городского ребенка в Сосновке много любопытного. По сути, первое общение с природой. Особенно таинственной выглядела улитка.

— Улитка, улитка, высуни рога, дам тебе горячего пирога. — Казалось: она высовывает свои рожки именно после этих слов. Огромный красивый лопух. Кора дерева, приятно пахнущая свежими огурцами. Мистическая летучая мышь. Туманным утром вышел до побудки. Тишина в бору, только слышно кукование невидимой птицы.

Почему-то в то время очень модны были сачки для ловли бабочек. Каждому ребенку в ту поездку дали по сачку. Яркий солнечный  день. Мы бегаем среди зелени и ловим бабочек, про которых нам сказали, что они живут всего один день. Этот день вспомнился в армии в первое тяжелое время. Такой же солнечный день, но ощущение несвободы и неуютности этого мира.

Через глубокий ручей на большой высоте тоненькая дощечка, идя через которую я испытывал сильный страх.

В выходной день нас навещали родители. В одно из таких посещений я торопил маму и бабушку:

— Все родители уже уехали, а вы все не уезжаете. — Взрослым такая реакция непонятна, а мне просто не хотелось смешивать домашнее и казенное. Зато я очень обрадовался, узнав в парикмахере мужа сестры тети Раи, нашей соседки. Видел я его всего пару раз в жизни, но вдали от дома он показался родным человеком.

И вот день отъезда из Сосновки. Детей выстроили в шеренгу, воспитательница поливала наши стриженые наголо головы одеколоном. Надо было показать родителям, что весь одеколон изведен на детей. Ведь каждому ребенку с собой дали по флакону одеколона. Осталось впечатление, что в Сосновке я был всего один день...

Детсад я не любил. Воспитательницы были неплохие, у меня обычно складывались с ними хорошие отношения. Двадцатичетырехлетняя Галина Васильевна казалась нам очень взрослой. Как-то она сломала ногу, мы всей группой навестили ее в общежитии.

Мне нравилось беседовать с «пожилой» сорокалетней воспитательницей Зоей Борисовной. Она мне рассказывала:

— У меня есть аппаратик. С его помощью я вижу все, что вы делаете. Даже если вы очень далеко от меня. — Я верил ее фантазии. Сейчас техника развилась так, что все это вполне реально. Тогда даже телевизоры были большой редкостью.

Однажды нашу воспитательницу заменяла чужая. Она вызвала у меня отторжение. Уже в детстве терпимость и покладистость уживались с упрямством в принципиальных для меня вещах. Я играл в песочнице. Воспитательница велела принести стул. Я отказался. В наказание она поставила меня стоять рядом с песочницей. За стулом послала другого мальчика.

Мальчик Валера, положив на голову кусок пластилина, стал приплясывать и дурачиться. Я взял и прихлопнул пластилин на его  голове. На следующий день он пришел наголо стриженый, но не обиделся на меня.

Я разбил коленку. Даже забинтованная, она очень  болела, но, побежав, я умудрился упасть тем же местом. Глубокая рана, даже мясо видно. Больно. Заботливые дети довели меня до веранды и усадили на скамейку. Сами сели рядом, и единственная грамотная  среди нас Света Попова стала читать вслух принесенную мною из дома книжку «Волшебник изумрудного города». Иллюстрации к первым страницам этой книжки  всегда ассоциируются у меня с детсадовским двором.

Сережа Лукиных и Саша Сладков были в нашей группе два озорника, атамана. Я был с ними в хороших отношениях, как и с другими  детьми. Сережу Лукиных — довольно добродушного паренька, я даже просвещал кто такой Хрущев. По утрам по радио передавали «Последние известия», поэтому я рано услышал фамилию Хрущева.

Как-то на день рождения пригласил Сережу к себе в гости с ночевкой. Темно. Он лежал на моей кровати, я — на маминой. Комнату освещал  только ночник-лилия. Неприятно поразили синяки на теле  Сережи. Наверное, доставалось от пьющего отца. Мать у Сережи была глухая.

Не зря говорят: личность человека формируется до пяти лет. Уже в этом возрасте можно предугадать характер взрослого человека и его судьбу.

В детсаду было немало игрушек. Запомнил: сижу на полу и нанизываю на деревянный остов кольца пирамидки. Но самой любимой игрушкой был резиновый поросеночек. Краска стерлась со свинячьей мордочки, но она оставалась милой и вызывала сострадание.

Из детских книг самое сильное впечатление на меня произвела сказка Катаева «Цветик-семицветик» про девочку, у которой оказался волшебный цветок с семью лепестками. Оторвав любой из них, можно было загадать желание. Сначала девочка просила множество сластей, потом кучу игрушек, а затем встретила хромого мальчика и с помощью последнего лепестка сделала его здоровым. У меня возникло огромное чувство сопереживания этому мальчику. Сильнейшее во мне чувство. Мой основной инстинкт.

Иногда в детсаду занавешивали окна и показывали диафильмы, проецируя их на развешенную простыню. Приятно было тихое гудение фильмоскопа. Перед показом диафильма иногда играли в кинотеатр. Ставили картонное окошечко с надписью «Касса» и через него выдавали билеты — чистые бумажки.

Однажды в детсаду устроили велосипедные соревнования. У меня был трехколесный велосипед красного цвета, весьма ободранный. Все дети мчались, спеша к финишу, а я невозмутимо крутил колеса, не торопясь, оглядываясь по сторонам и посматривая в небо. Там след от реактивного самолета. Был и стишок подходящий: «Самолет летит, мотор работает, а сзади черт сидит, картошку лопает».

Странно, что когда-то нас не было, и мы не видели неба. Оно такое глубокое. А вот солнце я не люблю, с детства мне больше нравится пасмурная погода. Уютнее себя чувствую, когда укрыт одеялом туч от пустоты неба.

Солнечное затмение. Взоры детей устремлены на небо, как и взрослых, высыпавших из близлежащих домов. Само затмение мне не запомнилось. Зато сильно заинтересовало закопченное стеклышко в руках мужчины, стоящего рядом с забором. Я расспрашивал, как он сделал его черным. Стоял у ограды человек, разговаривал с ребенком. Тот вырос, вспомнил этого мужчину, который, вполне вероятно, уже умер и остался только в воспоминаниях родни. А, может, только в этих строках.

У меня день рождения. Воспитательница предложила мне выбрать подарок из кучи книжек. Я постеснялся взять веселую книжку Чуковского. Воспитательница сама выбрала скучнейшую книжку с забытым названием.

В детсаду нам объяснили, как в древности люди рассказывали сказки. И я представил ночное небо со звездами, и людей, по очереди сказывающих сказки.

Впрочем, фольклор был и у детей. Спрашивали: «Показать Москву?» Если мальчик соглашался, его приподнимали за уши, чтобы мог увидеть столицу. Наверное, эта не очень приятная шутка десятилетиями держится среди детей, как и другие стихи и присказки: «А мене не больно, курице довольно»; «Есть, товарищ командир, я в уборную ходил. А уборная закрыта, я в корыто угодил»; «Внимание, внимание, говорит Германия. Сегодня утром под мостом поймали Гитлера с хвостом»; «Баба села на доску и увидела Москву, а в Москве игрушки кушают катушки»; «Мотоцикл, цикл, цикл, всю дорогу обосикал. Самосвал, всю дорогу обосрал»; «Обманули дурака на четыре пятака»; «Ехала машина-пятитонка, задавила хрюшку-поросёнка. Как тебе дядя не стыдно. Поросёнку больно и обидно»; «Моряк, с печки бряк»,  «Здорово. Ты бык, а я корова. Бык останется быком, а корова моряком (червяком)»; «И не так, и не так. Села баба на чердак. А чердак качается, баба улыбается»; «Обезьяна Чи-чи-чи продавала кирпичи. За веревку дернула и нечайно пернула»; «Дождик, дождик, перестань, я поеду во Рестань»; «Дождик, дождик, пуще, дам тебе гущи». А из считалок, кроме «На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой, отвечай поскорей, не задерживай честных и добрых людей» была еще и такая: «В нашей маленькой компаньи кто-то сильно навонял, раз, два, три, это, верно, братец, ты!»

Вернулись с прогулки. В помещении группы еще моют пол, поэтому стоим в дверях. Я впереди. Сзади напирают и, не выдержав давления, я сел в стоящее у порога ведро с водой...

Рассказал одному мальчику придуманный мною способ не стареть — надо все время оставаться на второй год. Был уверен в разумности такого средства.

Я два раза ездил с детсадом на дачу. Между этими поездками было всего два года, которые в детстве очень большие. Мне всегда казалось странным, почему детские года называют годиками. Десять школьных лет — целая эпоха, а для взрослого это почти вчерашний день. От второй поездки с детсадом на дачу осталось ощущение, что помню все день за днем. Это, конечно, не так.

Последнее лето детства. Таким оно осталось в памяти, потому что школьные годы детством трудно назвать. Все-таки детство ассоциируется с чем-то безоблачным, хотя реально так бывает далеко не всегда.

Ближе к Ильинке хорошая погода сменилась дождем. Погода соответствовала моему грустному настроению. Целое лето придется жить вдали от родных. Не успокаивали и купленные бабушкой большие желтые шарики конфет в бумажном кулечке. Только лишнее напоминание о доме.

Наконец приехали. Разместили нас в деревянной школе. Запах строительного дерева врезался в память и всегда ассоциируется с детством. После мертвого часа выглянуло солнышко. Мы выбежали во двор и стали обживаться. Высокая трава  по самые наши плечи быстро умялась от множества ног. Огороды и таинственные стеклянные домики — незнакомые прежде теплицы.

Перед сном молодая нянечка пересказала нам сказку «Аленький цветочек». Было очень интересно, но я заснул, не дослушав.

Природа в окрестностях села скудная. Небольшие горы. Дырки в земле. Говорили, что там живут суслики. Мальчики мочились в них, надеясь, что влага выгонит зверьков наружу, но ни один не выбежал. Я любовался полевыми цветами, вызывавшими мысли о мироздании. Испытывал радость от каждой найденной ягодки земляники.

По воскресеньям мы ждали родителей. Однажды ко мне не приехали. Нянечка, которая рассказывала нам сказку «Аленький цветочек», взяла меня с собой на прогулку. Кроме меня взяла девочку, которую никто никогда не навещал. Мне было приятно доброе ко мне отношение нянечки. С тех пор на всю жизнь осталось понимание того, как людям важно внимание, когда у них никого нет.

Накануне одного из приездов родителей во дворе соорудили подобие корабля. На веревках, натянутых в форме треугольника, изображающего парус, развесили разноцветные бумажные флажки, какие бывают на елках. От предвкушения приезда родителей эти флажки вызывали какое-то радостное чувство, словно ассоциируясь с близкими. Приехала бабушка и дядя Юра, ее племянник. Их привез на мотоцикле с коляской дядин приятель, недавно вышедший из заключения. Дядя Юра был с фотоаппаратом и наснимал целую пленку. Бабушка привезла сладости в специально сшитом мешочке. Когда он опустел, я положил в него штук пять найденных мною ягодок земляники.

Зашли в сельскую церковь. Раньше я никогда не видел церквей. В ней склад, мешки с зерном. От непривычной архитектуры и заброшенности ощущение тайны и древности.

Незадолго до окончания дачного сезона ко мне приехала Бабуся, которую я очень любил. Она прикатила на военном газике. Я бежал к ней с огромной радостью и сразу уговорил забрать домой. В спальне на кровати у каждого ребенка была привязана белая сумка с тесемочками, предназначенная для хранения полотенца и ночнушки. Бабуся обнаружила в ней ржавые железки.

И вот я дома. Солнечный день, но в комнате темновато. Во дворе крики детей и голоса взрослых. Люди приходят в этот мир и уходят из него. Вместе с ними приходят и уходят их речь, крики, пение.

Когда с дачи вернулись остальные дети, мы в последний раз собрались в детсаду. После чая каждому подарили по экземпляру книги о Робинзоне Крузо.  Детство закончилось. В школе детством уже и не пахло.