1940 - 8

25 декабря

    Два разговора с Коккинаки. Вчера вечером он позвонил мне.

    - Могу дать интервью. Можешь?

    - О чем?

    - О преферансе.

    - Могу.

    - Выезжай.

    Утром в этот день у нас была лекция проф. Розенталя «Основные черты диалектического метода». Володя сидит на четвертой главе. Я позвонил ему и он очень заинтересовался.

    - Ты обязательно сообщай мне о всех лекциях. А сегодня, если не уйду в полет, обязательно приеду.

    Вечером он вспомнил об этом в телефон:

    - Я не был.

    - Видел.

    - Летал.

    - Видел.

    - Ну это ты уже врешь! Я в другую сторону ходил. Сел. Пересел на новую и опять пошел. Езжай скорей!

    Приехал. Сели втроем: Володя, Валентина Андреевна и я. Затянулась пулька до часу. Потом начался, не помню с чего, летный разговор. Зашла речь о том, что неправильно объединять всех летчиков-испытателей под одну гребенку: одни испытывают опытные машины, вторые - серийные, третьи - в войсковой части.

    - Абсолютно верно. Вот сейчас проводят аттестацию летчиков-испытателей. 10-12 человекам дают первую категорию. Знаешь, кто там: Моисеев, Калиншин, Громов, Егор и я. Кое кому из нас дают эту категорию по выслуге лет. Что значит испытатель первой категории? Он должен сесть на любую опытную машину. А кто сядет? Громов сядет? Нет. Моисеев, Калиншин? Нет. Моисеев вообще на опытных не летал. Там требования для первой категории: иметь не меньше восьми опытных машин. Это же чушь! К восьмой машине летчик либо разбивается, либо уходит в тираж. Ну у меня сеть, у Громова, вот, пожалуй, и все.

    Зашла речь об отдельных летчиках:

    - Пионтковский? Юлиан был настоящим испытателем, на 120 процентов. Вот ты говоришь, что у него была великолепная рефлексология. Совершенно точно. Как он летал и особенно садился! Помню, когда мы все трое работали у Николая Николаевича Валька, сажает машину, бежит - ну вот смотри весь стол - я останавливаюсь посередине, а Юлиан - чирк и готов (Володя показывает четверть длины стола).

    - Стефановский? Подлинный, серьезный, настоящий испытатель. Его слову можно было верить. Летает одинаково хорошо на всех машинах. Здоров, как бык, а это много значит.

    - Евсеев? Большой бы толк из него вышел. Серьезный, пытливый, решительный человек. Помню Клиент Ефремович хотел пустить его на командную работу, я отсоветовал.

    - Супрун? Ну это классный летчик, грамотный, смелый, но не испытатель. Это у него случайно. Это - боевик.

    - Ильюшин? С хорошей головой. И с большой, что ли, партийностью. Умный мужик. Бывает, конечно, что делает плохие вещи, но больше хороших, чем плохих.

    - Верен ты ему, Володя! Другой бы давно его бросил, при первом провале.

    - Конечно. Я тебе больше скажу: когда тут была заварушка у него, меня вызывали большие начальники и советовали: брось его. А я держусь, я в него верю и знаю, что если брошу его - ему капут. А упрямый он иногда бывает. Тут как-то заело у меня одну штуку, говорю: надо переделать. Ни в какую Давай, говорит, я с тобой полечу, если в воздухе убедюсь - переделаю. А дело серьезное, не могу же я жизнью конструктора рисковать. Слетал со своим инженером. Тот докладывает, я жму… еле уломали.

    Ушел я около двух часов.

    - Иди, иди,  - спохватился он,  - а то у меня завтра полет в 9 утра. Жду серьезных неприятностей от машины.

    Сегодня в 10 вечера я позвонил ему. Голос усталый.

    - Только приехал с заседаловки. Обсуждали сегодняшний полет.

    - Ну как слетал?

    - Да как тебе сказать. Одевался очень легко, а летал очень высоко.

    - Почему очень легко?

    - Да чтоб свободнее себя чувствовать в случае чего. В общем, я очень рад, что вообще могу с тобой разговаривать.

    Эге!! Если уж Володя говорит такие вещи, значит - дело было весьма серьезным!

    - Ну тогда и я очень рад, что разговариваю с тобой.

    - Да, мог и не со мной.

    Потрепались еще немного, и разговор перескочил на авторов, статьи и прочую литературу.

    - Да, послушай. Вот тебе один автор.

    И он прочел мне по телефону короткий рассказик «Часы Андрея» (о 100 км. полете на замер расхода бензина, а механик залил мерное горючее не проверив пустоту баков. Налил 800 кг., а после полета слил 840 кг)

    - Что это такое?

    - Я раз десять читал Коллинза. Как замечательно он писал. И вот, во время болезни, я решил записать несколько случаев из моей летной практики. Записал просто так, без литературного причесывания. Вот, слушай дальше.

    Он мне прочел по телефону 5 или 6 эпизодов. Видно, что он над ними немного работал, все они были с заголовками, кое-где проскальзывало обращение к читателю («представьте себе» и т. д.) Это были записи: о первом полете («Верь приборам»),

«Вертушка» (об испытании Корзинщиковым вертолета), об аварии Супруна, об аварии какого-то приятеля, о посадке на одну ногу.

    После каждого рассказа мы тут же его по телефону обсуждали. Я стоял за то, что их надо литературно немного довести, Володя - проявляя солидную самостоятельность - оспаривал:

    - Почему они не могут все быть короткими? Почему их обязательно надо развивать? Почему нельзя объединить в одном все полеты на высоту? Почему нельзя написать по эпизодам полет на восток и запад? Между прочим, знаешь, Ильюшин настаивает, чтобы я написал не литературный, а технический разбор полета на запад.

    - По моему рано. Тогда надо все честно написать.

    - Совершенно точно. А это еще рано. А эту идею в целом одобряешь?

    - Самым настойчивым образом. Ты начал отличное дело, только не забрасывай.

    - Я думаю их штук тридцать наберется. Не только о себе, но и о других.

    - Тут будь осторожнее. Когда ты пишешь о своем первом полете, окончившемся аварией, читатель просто посмеется, т. к. он знает, кто ты сейчас. Но если ты напишешь аварию незнакомого читателю летчика, он, читатель, прочтет и скажет: чего таких мудаков пускают в авиацию?

    - А ведь ты прав. Я этого и не сообразил. Вообще мне много сейчас стало яснее.

    В общем, толковали с ним до 12 часов. Два часа!

    Сегодня был у меня Герой Советского Союза Бойко. Звание он получил за Карельский перешеек, сейчас учится в Военно-политической академии («и раньше там учился, а на войну уехал в командировку»). Должен писать статью о защите Отечества в новогодний номер. Толковали о плане. Заговорили о страхе.

    - Чувство страха есть. Но только вначале боя, потом пропадает.