Кончился большой кусок акта, состоявший из целой серии бурных взрывов. Но и наступившая после них тишина обманчива: сцена Ольги и Дудакова - это тоже взрыв, но взрыв бомбы замедленного действия. Долго сдерживавшая свои чувства, Ольга дает наконец им волю. "Вот так!..", - восклицает она, и в голосе ее звучит такой восторг, такое блаженство, такое упоение этим скандалом, на какие может быть способна только самая закоренелая, самая отъявленная мещанка. Она готова просидеть здесь хоть до утра, лишь бы дождаться продолжения скандала.
Дудаков отнюдь не разделяет настроения жены - он равно возмущен и выступлением Суслова, и реакцией Ольги на все происходящее. Сейчас уже совершенно ясно, как чужды друг другу эти два человека и каким тяжким бременем для доктора являются супружеские цепи, навеки сковавшие его с вздорной, грубой, до отвращения пошлой женщиной. Их сцена кончается ссорой и очередной истерикой, которую Ольга разыгрывает с еще большим техническим совершенством, чем в первом действии. С этой истерикой она и уходит домой в сопровождении своего действительно глубоко несчастного мужа.
На сцене опять воцаряется тишина; становится значительно темнее, в комнатах дачи зажигаются огни. С террасы спускаются Шалимов и Басов, который никак не может успокоиться после стычки с Власом. Шалимов пытается его урезонить. К приятелям быстро подходит Суслов - он вернулся, чтобы попросить извинения за свою несдержанность. Он оправдывается тем, что его довела до этой вспышки Марья Львовна. Разговор переходит на тему о женщинах, которых Шалимов, оказывается, считает "низшей расой". Басов утверждает, что они "ближе нас к зверю" и что мужчина должен подчинять их своей воле, применяя "мягкий, но сильный и... непременно красивый деспотизм . Со свойственным ему цинизмом Суслов заявляет: "Просто нужно, чтобы она чаще была беременной, тогда она вся в наших руках". Друзья так увлечены решением этой "проблемы", что не слышат раздавшегося в лесу выстрела (это - неудачная попытка Рюмина покончить с собой) и не замечают, как в середине их разговора из комнат вышли Варвара и Марья Львовна.
В этом куске находит завершение и окончательные формулировки та линия пьесы, которую мы условно назвали "Мужчины и женщины" и развитию которой посвящено все третье действие. Тонкий, умный Шалимов, либеральный Басов и грубый, хамоватый Суслов - все объединились в своем отношении к женщине. Здесь между ними нет никакой разницы. Сцена и все три ее персонажа должны производить и смешное и отвратительное впечатление.
"Какая гадость!..", - негромко, но сильно говорит Варвара.
Оторопевшие на мгновенье мужчины быстро овладевают собой. Несколько растерянным остается только Басов - не очень-то приятно узнать, что жена была свидетельницей столь откровенного "мужского" разговора. Ничуть не сконфуженный Суслов неторопливо уходит, заложив руки в карманы и притворно покашливая. В ответ на возглас Варвары: "Вы! Вы!", Шалимов роскошным жестом снимает шляпу и невозмутимо, с беспредельной наглостью, говорит: "Что же я?".
Марья Львовна уводит Варвару с собой, подальше от басовской дачи. Недовольные женщинами, Сусловым, друг другом, Шалимов и Басов скрываются в комнатах.
Пьеса почти кончена. Не хватает последней капли, чтобы переполнить бурлящую чашу противоречий. Этой последней каплей и будет финальный кусок акта, в котором два размежевавшихся враждебных лагеря вступят в открытый бой. Естественным поводом для возвращения на сцену всех основных персонажей служит появление раненого Рюмина, которого приводит из леса ночной сторож Пустобайка. В это время в саду сидит одна Калерия. На ее крик выбегает Басов, за ним Шалимов. Один бежит за Марьей Львовной, другой идет к даче Сусловых, и вскоре вокруг незадачливого самоубийцы собирается вся недавно разошедшаяся компания. Рана Рюмина оказалась неопасной; тем не менее его попытка покончить с собой не могла не отразиться на общем настроении, и без того довольно мрачном. И, быть может, под впечатлением этого "печального водевиля" (как назвал Замыслов историю с Рюминым) несколько размякший Шалимов решает как-нибудь исправить неловкое положение, в которое он попал перед Варварой, нечаянно подслушавшей "мужской" разговор. Но это ему не удается: не желая слушать его извинений и обращаясь не только к нему, но и к своему мужу, и к Суслову, и ко всем "дачникам", она дает, наконец, волю своим чувствам. "...Я ненавижу всех вас неиссякаемой ненавистью. Вы - жалкие!", - говорит она тихо, но с огромной внутренней силой.
К ней присоединяется Влас, бросая в лицо их общим врагам жестокое, но справедливое обвинение в лицемерии, пошлости, разврате мыслей. Марья Львовна пытается остановить их обоих, но Варвару уже невозможно удержать. Ее монолог - не только обличение, но и боль, и страдание, и обида, накопленные за много лет. Сейчас это все прорвалось, и когда она произносит свои горькие и гневные слова, в ее голосе слышатся рыдания.
Но к финалу сцены, к моменту, когда она окончательно порывает с Басовым, с "дачниками", Варвара обретает мужество и веру в возможность новой, осмысленной и деятельной жизни. Перед ней открывается перспектива борьбы, и она пойдет на эту борьбу смело и радостно. Вот почему театр, ставящий сегодня "Дачников", должен отказаться от выполнения ремарки, которую Горький внес в последнюю реплику Варвары: "...кричит с отчаянием".
Если проследить за всем ходом развития роли, если понять причины и результат происходящего в душе Варвары переворота и проанализировать его процесс, то станет ясным, что нам важно сейчас показать в ней не отчаяние, а силу и волю к борьбе. И пусть она запомнится зрителям именно такой - решительной, смелой, устремленной вперед. Она должна посылать свое проклятие "дачникам", находясь в центре сцены, в луче яркого света. Отсюда ее уводит Влас, за ними следует Марья Львовна, потом Двоеточие и наконец Соня с Калерией. После паузы, в наступившей тишине, Юлия "спокойно и как-то зловеще" обращается к мужу: "Ну, Петр Иванович!.. Идем... продолжать нашу жизнь...". Суслов медленно и торжественно подходит к ней, смотрит на нее и, повернувшись почти спиной к публике, предлагает жене согнутую руку. Юлия подает свою, потом сильным движением подбирает длинный шлейф платья. Они быстро уходят к своей даче, куда после небольшого раздумья направляется и Замыслов.
Последними покидают сцену Дудаков и Ольга. Оскорбленный, недоумевающий, растерянный Басов остается вдвоем с Шалимовым. Они подходят к накрытому столу. "Все это, мой друг, так незначительно... и люди, и события... -говорит Шалимов. - Налей мне вина!.." И поднося к губам полный бокал, продолжает: "Все это так ничтожно, мой друг...(Пьет.)".
"В лесу тихо и протяжно свистят сторожа".
Медленно идет занавес...
Идейная сторона четвертого действия ясна по тексту Горького. Но в его постановке есть специфическая трудность. Мы уже говорили о ней. Она заключается в том, что на сцене одновременно находятся почти все персонажи пьесы; при этом они не служат только фоном для основных героев (тем более что в "Дачниках" все роли, за исключением чисто эпизодических, имеют первостепенное значение), а действуют самостоятельно, и у каждого из них есть самостоятельная и очень важная для спектакля тема. Все это обязывает постановщика к особенно тщательной и детальной разработке мизансцен (а их в четвертом действии очень много), которые, несмотря на сложность построения, должны быть естественными и динамичными.
Каждый переход любого персонажа в данном случае - это акцент в его действии. А сочетание всех этих переходов и дает в результате ту напряженную внутреннюю жизнь, ту тревожную атмосферу, которые нужны для подготовки последнего взрыва, так сильно заканчивающего пьесу. Очень важно, чтобы этот взрыв являлся органическим завершением событий и конфликтов трех первых актов и чтобы в четвертом акте не только с исчерпывающей полнотой раскрывалось внутреннее состояние героев, но и были бы найдены абсолютная точность и одновременность действия, четкость переходов от сцены к сцене и предельная выразительность мизансцен.
Свободное копирование
