Мы едем в "эвакуацию"...
Что надо пацанам? Конечно, куда-то ехать. Родители сказали: едем в эвакуацию. Где это, что это? Не очень понимали, но не отпускать же родителей одних. Уехали из Харькова наша семья и семья папиной сестры в товарном вагоне, в "теплушке". Эти вагоны были предназначены для перевозки грузов и скота. На полу настелили солому. Внутри, с двух сторон, наспех были сколочены нары. Сколько семей ехали в одном вагоне, не помню, людей было много. Спали вповалку, не раздеваясь. На воду и туалеты можно было не рассчитывать...
Пассажирские вагоны использовались только в санитарных поездах для вывоза с фронта раненных. Наш состав (эшелон) двигался очень медленно, подолгу стоял на маленьких станциях, а иногда и просто в поле, на разъездах. Мы пропускали на восток санитарные поезда, а на запад шли и шли эшелоны с солдатами и военной техникой. Поезда с эвакуированными двигались в последнюю очередь. Поэтому в дороге многие умирали от голода, отсутствия медицинской помощи и бытовых условий жизни, холода или жары.
... Наш эшелон во главе с густо дымящим паровозом сбавляет скорость. Люди в вагоне зашевелились, начали доставать кто чайник, кто ведро или кастрюлю. Впереди, наверно, разъезд, значит, на остановке можно будет разжиться водой. Да, начали лязгать буфера, тормозим. Не успел состав остановиться, как из всех теплушек посыпались люди. Они бежали, обгоняя друг друга, к единственному крану на местной водокачке, чтобы напиться и набрать хоть немного воды. Все торопились, обычно эшелон мог простоять несколько часов или неожиданно двинуться дальше, так что можно было и не дождаться своей очереди за водой. А ведь в вагоне ждала семья, дети, и все хотели пить... Если поезд стоял долго, люди еще и пытались помыться под краном. Больше не было где помыться или искупаться. Обычно на станциях было два крана для холодной и горячей (кипяток для чая) воды. Поэтому могли мыться только холодной водой.
Запомнил станцию Сердобск, возле Пензы. Туда добрался наш эшелон. Сказали, всё - пересадка. Отец бегал куда-то в поисках эшелона, в который можно было бы втиснуться. У нас было направление в далекий казахстанский город Чимкент. Но при тогдашней сутолоке на вокзалах что-то узнать конкретно было сложно. Везде, где только можно было, стояли, сидели, лежали люди. С мешками, узлами... И всем надо было ехать. Но расписания не было. Вдруг подавали эшелон, и весь народ, только что, как будто спавший, разом поднимался. Крики, вопросы, толчея.
- Куда эшелон?
- На Урал, говорят.
- Какой тебе Урал, объявили, что на юг, в Узбекистан.
- В Ташкент, что ли?
- Неизвестно еще куда. Надо залазить, а то, когда еще дождешься следующего...
- Эй, куда лезешь с мешком! Не видишь, что ли, люди тут.
- Да пошел ты...
А по перрону истошные крики перекрывают друг друга. Кто-то мужа потерял. У кого-то кто-то в туалет побежал, а тут народ штурмом вагон берет. Крики, ругань, слезы. Кто посильнее, тот и в теплушки быстрее забирается, еще и там надо успеть себе место отвоевать. Проводников нет, посадочные талоны на руках, да кому покажешь, когда все разом лезут...
Мы семью папиной сестры разом потеряли. Разминула нас толпа, мои родители боялись от нас отойти, так мы и остались сидеть со своими котомками. Потом перешли в помещение вокзала. Еле отыскали себе местечко в каком-то углу, на полу. Тут и ночевали. Я с братишкой Борей, он был на 5 лет младше меня, были постоянно голодны. Рядом, на скамейке, сидела какая-то тетка. Возле нее стояла большая сумка. Там я углядел медовые пряники. И стянул один. Мы его съели с братишкой, и до сих пор помню, каким он был вкусным. Этот вкус на всю жизнь сохранил. Медовые пряники с чаем на многие годы стали для меня приятной едой, хоть дома, хоть на даче.
Уехали, вернее, сначала штурмовали очередной эшелон. Он действительно шел на юг. На остановках отец тоже бегал за кипятком, это был наш "чай" и горячая еда. Однажды в поисках еды на какой-то станции он отстал от поезда, но смог нагнать нас на другой станции. Значит, повезло. Сколько семей так теряли друг друга, причем надолго. Сколько на вокзалах скиталось беспризорных детей...
