30 числа сентября я сам пошел с 6-ю баталионами и 16-ю орудиями артиллерии к деревням Качкалыкским, и 2 октября атакована деревня Горячевская, сильнейшая из них. Твердое положение оной местами укреплено было окопами, но чеченцы, будучи выгнаны из них штыками, не могли удержаться в самой деревне и только производили перестрелку из лесов, ее окружавших. Потеря наша была ничтожная.
Через день войска приблизились к деревням Ноенберды и Аллаяр-аул. Из первой выгнаты чеченцы сильною канонадою, последняя была ими оставлена, потому что легко могла быть окруженною. Обе разорены совершенно. При возвратном войск следовании чеченцы показались из лесов, но перестрелка не продолжалась. Деревня Хангельды просила пощады, обещавшая жить покойно и не делать разбоев. Аксаевские владельцы ручались за жителей оных, и им дана пощада. Вообще чеченцы защищались без упорности, и ни в одной из деревень не было жен и детей, имущество также было вывезено. Пример Даданюрта распространил повсюду ужас, и вероятно мы нигде уже не найдем женщин и семейств.
В сие самое время генерал-майор Сысоев из крепости Грозной с баталионом 16-го егерского полка и Куринским пехотным полком вступал в чеченскую землю чрез урочище Хан-Кале, дабы согласованным с разных сторон движением, развлекая силы чеченцев, облегчить предприятие против селений Качкалыковских; 5 октября войска возвратились в крепость Внезапную.
Между тем получал я от шамхала Тарковского известия, что брат изменника аварского хана собирает войска, дабы истребить его; что вся Мехтулинская провинция, забыв потерпенное в прошедшем году наказание, по-прежнему повинуется ему.
Акушинцы не только не сдержали обещания смирить его и заставить возвратить захваченные у шамхала деревни, напротив, втайне ему благоприятствовали, желая уничтожить шамхала как человека, нам непоколебимо преданного, хотя по наружности показывали ему приязненное расположение.
Шамхал оставил Тарки, где не мог защищаться против брата аварского хана, ибо как жители города, так и большей части его владений готовы были на него обратиться. Он удалился в небольшой загородный домик и собрал около себя некоторое количество людей приверженных, решившись погибнуть сопротивляясь. Желал я дать ему помощь, но по обстоятельствам не мог того сделать. Брат хана аварского сделал на него нападение довольно с большими силами, и хотя шамхал защищался отчаянно, но конечно должен был уступить им, если бы не устрашил их несколько значительный урон, отчего они поспешно разбежались.
Акушинцы заняли земли вольного общества Гарми-Юзень называемого и нам приверженного, где, расположившись, часть войск их прервала сообщение мое с отрядом генерал-майора князя Мадатова, и посылаемые курьеры (верные из татар) проезжали с большою опасностию. В надежде на силы свои и прежние успехи акушинцы думали понудить нас возвратить уцмию Каракайдацкому его владения, и сей предался им совершенно. К себе русских войск они не ожидали, почитая земли свои огражденными горами непреодолимыми.
В то же самое время на крепостцу Чираг, лежащую на границе, отделяющей Кюринское ханство от Казыкумыцкого, сделали нападение дагестанские народы, соседственные акушинцам. Сии последние не могли не иметь в том участия, и Сурхай-хан Казыкумыцкий хотя старался уверять, что народы сии перешли чрез его земли, не прося его на то согласия, и когда не имел он о намерении их ни малейшего известия, но весьма ощутительная была его измена, и я приказал принять нужные против коварства его меры, запретив принимать подвластных ему казыкумыхцев во всех наших провинциях, дабы потерею выгод торговли возродить в них на него неудовольствие.
Небольшой гарнизон крепостицы Чираг отразил нападение, и неприятель рассеялся.
Если бы предприятие сие имело некоторый успех, вероятно, что Казыкумыцкое ханство, Табассарань и с ними соединившись прочие вольные общества, вспомоществуемые сильною партиею, которую беглый Ших-Али-хан имел в Дербенте, произвели бы беспокойство в Кубинской провинции, где войск чрезвычайно было мало. Я должен был бы обратить туда отряд генерал-майора князя Мадатова, которому предстояло другое назначение.
Примечательно также было сомнительное поведение Мустафы, хана Ширванского, который принимал посланных к нему акушинцев старших с просьбою о помощи против русских, и отправил с обнадеживанием и щедрыми подарками. Также служащая при войсках наших, набранная в ханстве его конница почти вся возвратилась в дома свои, и он не только не присылал других людей, но и ни малейшего не сделал наказания самовольно отлучившимся.
Свободное копирование
