ВОСПОМИНАНИЯ 25 Девочка

                                                                                              Девочки

Виктор Ардашин

     В то же лето, которое мы проводили на даче под Домодедово и ловили бельчат, случилось и второе знаменательное для меня и моих друзей событие. Мы стали интересоваться девочками. Для знакомства с девочками у нас были очень хорошие предпосылки. В округе, где располагался детский садик, было много пионерских лагерей. В каждом из этих лагерей был свой распорядок дня, который на нас, естественно, не распространялся. Мы были «вольными» казаками. То в одном пионерском лагере организуется праздник, посвящённый открытию или закрытию смены, то в другом. А мы уж тут как тут. Так же и с кинофильмами – ходили на просмотр в тот лагерь, где кино казалось поинтересней. А вот для знакомства с девочками, как выяснилось, надо было ходить «на танцы». И тут я, может быть впервые, задумался о том, как я выгляжу, во что одет и что носят другие парни. На дворе было время так называемых «стиляг». Это были в основном молодые люди из достаточно обеспеченных семей, родители которых в силу служебного положения имели возможность выезжать в командировки за пределы СССР. Оттуда они нередко  привозили своим чадам заграничную одежду, модные журналы и граммофонные пластинки. Именно эта «золотая молодёжь» и задавала тон и манеру поведения для своих сверстников. 

     Оказалось, что мои брючки не вполне соответствуют направлению моды, которое в то время господствовало. В моде тогда были брюки-дудочки, то есть узкие до такой степени, что стопа ноги еле-еле в них протискивалась. А в мои порточины , как хорошо видно на приведенной к разделу фотографии, нога влетала как мяч в футбольные ворота без вратаря. Задумались мы и, как положено, нашли выход. Свои брюки мы распороли по боковым швам, отрезали от каждой порточины всё, что нам казалось лишним, и сшили их вручную заново. При этом надо было стараться, чтобы стежок получался мелкий-мелкий, как у швейной машинки. Получилось прекрасно.

     Затем мы освоили глажку брюк. Здесь тоже была разработана целая процедура. Брюки укладывались на ровную поверхность поочерёдно по одной порточине. Порточина разглаживалась ладошками и сверху неё клали марлю, чрезвычайно щедро смоченную водой и натёртую мылом. Затем утюгом всё проглаживалось до полного высыхания и марли и брючины. Аналогично поступали и со второй штаниной. И это ещё не всё. После работы с утюгом надо было брюки ровненько перенести на кровать, где они должны были полежать хотя бы полчаса для фиксации стрелок. Минут за десять до начала танцев надо было взобраться на табуретку (чтобы порточины не прогнулись и стрелки «не сломались») и с немалым трудом протащить их через стопу на свою худющую задницу. Затем спрыгивали с табуретки и шли на танцы особым «гусиным» шагом, стараясь, чтобы ноги не сгибались в коленках. Дело в том, что мыло хорошо фиксировало первоначальное положение стрелок, и нарушать это равновесие было нельзя. Иначе на коленках сразу появлялись пузыри и все старания пропадали. Мы этого стремились не допускать. 

     Была ещё одна проблема. Наши ботинки, которые раньше рассматривались только как приспособления для защиты подошвы ног при ходьбе, как оказалось тоже не выдерживали никакой критики. Они были эдакого «ленинского» образца, который мы видели в музее его имени. С высокими голенищами и со шнурками до самого верха. А носили-то уже полуботинки с очень острыми носками. А где нам было их взять? Стоили такие ботинки 35 рублей, а моя мама в то время получала в месяц где-то рублей 50-60. Даже и заикаться было нечего. Мы это понимали и потихоньку посапывали. И вдруг один парнишка, съездив в Москву, привёз оттуда «шикарные» остроносые ботинки за 7 рублей. Правда, эти ботинки были не на кожаной подошве, а на какой-то резине. Но они были остроносые и 7 рублей! В наших глазах они были шикарны!  Мы все рванули к мамам. Стали просить у них эти деньги, обещая при этом золотые горы. Какими мы будем умными и послушными мальчиками, как мы будем им во всём помогать и т.д. и т.д. Мамы есть мамы – они сдались. Мы, зажав в кулачках эти невиданные в то время для нас деньги, рванулись в Москву. Магазин был на Петровке. Приехали, когда он только что закрылся на обед.  Целый час с замиранием сердца мы ходили у витрины магазина, высматривая «свои» ботинки. Но их на витрине видно не было, что чрезвычайно усиливало нашу тревогу. Дело то ещё в том, что размеры обуви у нас в то время были соответствующие  - у кого 34, у кого 37. Но об этом мы даже и не думали. Были бы. И вот магазин открылся – и мы первые у прилавка. ЕСТЬ ! ЕСТЬ ! Размеры, правда, не наши. Побольше. Но разве это препятствие? Купили самый маленький размер, а дальше каждый подкладывал в острый носок столько газет, сколько соответствовало реальному размеру его ноги. И мы все были, не смотря на разный рост и калибр, в ботинках одного фасона и даже одного размера. Класс! Перед каждыми танцами брюки тщательно отглаживались, а ботинки надраивались до такого блеска, что в них можно было смотреться.

     Да, забыл ещё про волосёнки. В то время наиболее модной мужской причёской был «кок», который запустил во всемирное обращение безумно популярный в то время рок-певец Элвис Пресли. Именно с его подачи молодёжь всего мира стали отчаянно «коковать». Надо было и мне что-то делать со своими вихрами, которые торчали на голове в разные стороны согласно розе ветров. И тут на помощь пришёл бриолин. До этого я и не знал о его существовании. До сих пор не пойму, чем этот бриолин отличается от обыкновенного вазелина. Разве что упаковкой – он был в тюбике. И вот мы щедро наносили это чудо на свои волосы и потом приглаживали всё расчёской. «Причёска» держалась даже при небольшом ветерке и была блестящей, как свежевымытый автомобиль. 

     Как вы понимаете, подготовка к танцам занимала целую уйму времени. И вот торжественная минута наступала! Мы гуськом особой походкой конвоировали себя на танцплощадку. Сами себе мы казались неотразимыми. Ну, просто целая шеренга молоденьких Элвисят Преслитят.  Ещё бы – столько сил, энергии и времени было затрачено на непривычный для нас вид трудовой деятельности. 

     А вот и танцплощадка. А там уже громко играет музыка и порхают ангелоподобные существа, которые называются девочками. И здесь наступало затмение. Танцевать-то мы не умели. То есть в теории старшие ребята с видом бывалых сердцеедов нам объясняли, что дело-то в сущности простое. Надо пригласить девочку, обнять её за талию и двигаться по возможности в такт музыке. В каком направлении двигаться должен решать мальчик, а девочка должна ему в этом вопросе подчиняться. То есть мальчик должен «вести». Ага, понятно. При этом надо рассказывать девочке всякие смешные истории, чтобы ей было весело. А что рассказывать-то? Язык как присох к гортани. Во рту как в пустыне от охватившего волнения. В общем, недели две, а то и больше, наше посещение танцев ограничивалось активным приготовлением к ним и последующему стоянию у края танцплощадки с созерцанием происходящих на ней действий. Мне сразу приглянулась одна девочка – такая хрупкая, смешливая,  прекрасная, но абсолютно недосягаемая. От одной мысли пригласить её на танец ноги мгновенно становились деревянными. Все мои старания по облагораживанию своей внешности совершенно недостаточными. Чем я её такую мог  удивить? Кто я такой в её глазах? Ничем и никто. Это я понимал, и это понимание глушило последние остатки моей уверенности в себе. По танцплощадке «моя» принцесса порхала, как птичка колибри, которую, кстати, я никогда не видел, но представлял себе её именно такой. Она пользовалась большой популярностью у парней, и без её участия в танце не проходил, наверное, ни один музыкальный номер. А я лишь «поедал» её глазами. 

     Но что когда-нибудь должно было случиться - случилось и с нами. Некоторые ребята из нашей компании уже начали потихоньку пританцовывать с девочками. Ребята были очень горды этим и давали понять нам, по-прежнему подпиравшим плечами стенки, что танцы с девочкой -  дело непростое. Это ещё больше уменьшало нашу решительность. Страшно было представить, что вот я подойду к девочке и приглашу её на танец. А в ответ услышу либо отказ, либо что она не танцует. С каким лицом я пойду обратно к своей родной стенке на танцплощадке? 

     Но вот настал последний танцевальный вечер, посвящённый закрытию второй смены. И я для себя твёрдо решил – сегодня или никогда! Скажу честно, на свой первый в жизни танец я решил пригласить девочку «попроще», которая танцевала, но частенько, как и мы, стояла в сторонке. Это меня как-то сближало с ней, хотя она, вероятно, о нашей «близости» и не подозревала. 

     Была ещё одна причина, по которой моя самооценка самого себя была, быть может, несколько занижена. Дело в том, что где-то класса с четвёртого мы подружились с моим одноклассником Витей Петровым. Мы были, что называется «не разлей вода». Жили мы в Лиховом переулке в соседних домах. Вместе ходили в школу и из школы, на занятия, в кружки и в различные секции. Наши интересы во многом пересекались. Сначала мы были с ним как бы одинаковыми. Но вот он как-то незаметно с годами становился все краше и краше и со временем стал, как говорили девочки, самым красивым мальчиком не только в нашей школе, но и во всей обозримой округе. Я на этот факт особого внимания не обращал, но девочки к нему буквально липли. Поскольку мы были постоянно с ним рядом, то со временем я стал поверенным в их сердечных делах – эдаким провайдером между девичьими сердцами и центральным процессором, в качестве которого выступал мой друг. Через меня ему передавали записочки, у меня выпытывали номер его телефона, на моём плече изливались девичьи слезы от неразделённого чувства. Я к этой роли скоро привык и относился к их тоске с пониманием. Я был для них что называется «дружилкой». Привык я и к тому, что в любой компании девичьи глаза лишь слегка скользили по моей физиономии и буквально впивались в моего друга.

     Итак, вернёмся на танцплощадку. Я наконец решился и, пропустив примерно пол-танца (чтобы он был покороче),  подошёл к этой девочке. Она приняла моё приглашение благосклонно и танец начался. Свой первый танец я практически не помню. Всё моё внимание было уделено лишь тому, чтобы не наступить ей на ногу и не столкнуться с другими танцующими. Какой уж тут непринуждённый разговор? Но вот танец закончился и я, как заправский кавалер, повёл её к тому месту, с которого пригласил на танец. Сразу уйти было как-то неудобно. Здесь же у стеночки мы поневоле познакомились и разговорились. Снова заиграла музыка и мы как-то сами собой пошли танцевать. Мы танцевали и танцевали до самого конца вечера. Всё оказалось не так уж страшно и даже интересно.

     На следующий день весь лагерь уехал в Москву на пересменок между второй и третьей сменой, а мы остались на даче. Через три-четыре дня школьники вернулись на третью смену. И снова был танцевальный вечер, посвящённый уже открытию смены. Поскольку я себя чувствовал уже достаточно ушлым танцором, то с первыми звуками мелодии я подошёл и пригласил на танец ту самую «свою» колибри. И всё оказалось как-то просто и хорошо. Её звали Фёдорова Люда. Мы были одногодками, жили в Москве относительно недалеко друг от друга (она жила у метро «Новослободская»), и было у нас ещё масса общих интересов. Я так увлёкся, что время летело совершенно незаметно. Обычные танцы чередовались с «белыми», на которые Люда приглашала меня. Я напоминал себе глухаря на весеннем току. Грудку натопырщил, личико распалил. А уж про брюки, ботинки и хохолок на голове и говорить не приходится. По окончании танцев я проводил её «домой» до самого корпуса, где размещался её отряд. К себе шёл не чувствуя земли под ногами (а может быть, я вообще летел?). Мир был прекрасен и в голове сами собой роились планы на будущее. И все они были один заманчивее другого.

     Мы с Людой стали встречаться то в кино, то на танцах, то ухитрялись сорваться в «мёртвый» час на речку или просто где-нибудь погулять. Время летело быстро, и все мои мысли крутились вокруг Людмилы. Про девочку, с которой начался мой танцевальный опыт, я совсем забыл. И за это мне стыдно до сих пор. Оказывается, у неё не было путёвки на третью смену и она, приехав в Москву, закатила скандал своим родителям по этому поводу. Родители с большим трудом сумели в кратчайший срок организовать ей путёвку в лагерь. А тут такой облом. Потом уже мне говорили, что она два дня проплакала и тайком от руководства лагеря уехала в Москву. Трудно представить себе состояние её родителей, которые конечно понять ничего не могли и домысливали, возможно, что-то гораздо более страшное, чем было на самом деле. А я в то время ни о чём таком не задумывался и упивался своим счастьем. Позже мы встречались с Людмилой в Москве. Ходили в парк Горького, где катались на Чёртовом колесе, на качелях и каруселях, ели мороженое, ходили в кино. Всё было как положено в этом невинном возрасте. Но постепенно наши встречи становились всё реже и реже и со временем прекратились совсем. Но воспоминания (по крайней мере у меня) остались очень свежими, как будто это было совсем недавно.