У окружной дороги
На окружной железнодорожной ветке мы оказываемся, вроде бы, случайно: мама сказала, что там остались овощи на брошенных огородах. Бабушка не верит, но мама настаивает: огороды там действительно есть, наберём овощей на засолку и варку. Сходить необходимо. И мы идём.
Слева под насыпью редкие столбы проволочного заграждения. Колючка для виду: низенькие железные столбики, пару ниток провисшей до земли проволоки, тропинки идут через провисшую проволоку на насыпь.
Узкая полоска огородов тянется по другую сторону провисшей колючки. Бабушка утверждает, что огороды возделывались пленными, свежие овощи шли для немецких кухонь – немцы большие любители зелени. Она всё знает – работала весной какое-то время в кухонной подсобке.
Почти всё уже выдрано и вырезано. Только торчат былья переросшего редиса, кочерыжки с прилипшими с боков кочанчиками заморской капусты, да ещё лопнувшие, вылезшие из земли корнеплоды тоже капусты, но подземной. Кольраби называется. Растет она как брюква или репа, только ботва идёт вверх не пучком из центра, а каждый стебель по отдельности со всей верхней части этого диковинного овоща.
Попалось и несколько треснувших или перевитых между собой морковин. Ещё обломали нижние листья у пустившегося в стрелку бледнозелёного салата.
Бабушка заставляет собирать всё, даже лопнувшие и твердые, неподдающиеся зубам, редиски отрезаем от стрелки и складываем в мешки. Как не пусты эти брошенные огороды, а набрали по мешку - лишь бы унести.
Где-то в конце уборочной страды против нас остановился паровоз с прицепленными спереди двумя платформами. Я уже знаю для чего эти платформы спереди. Это от партизанских мин: наедет платформа на мину, та жахнет, подорвёт платформу с песком, а паровоз цел.
Паровоз пустил струю пара и через это шипящее облако мама полезла на насыпь. Через минуту она уже спускалась вниз. Паровоз снова выпустил облако пара, из него мама и вынырнула.
«Договорилась», – бросила она бабушке и заторопила нас.
Но мы и так работали спешно: мешки были полные, оставалось приладить на спину и тащить.
Искусству делать из мешка солдатский «сидор» бабушка научила нас ещё год назад, когда таскали с полей тоже овощи, но промороженные. В углы мешка кладёшь по картошке или свекле, обвязал их концами верёвки, в середине её сделал петлю, просунул в неё махор заполненного мешка, затянул, и сидор готов.
Верёвочные лямки режут плечи, но можно что-то подложить или оттягивать руками. Унести много чего можно.
По пути домой мама и бабушка что-то обсуждают. Как не стараюсь подслушать, разговора я не понимаю. Одно ясно: мама опять уедет на несколько дней. Значит, на этом паровозе, с которым она договорилась.
Мы уже начинаем свыкаться с её долгими отлучками. Знаем, что она ездит в дальние деревни менять вещи на продукты.
Вещей в доме – шаром покати, но перед каждой поездкой она укладывает в сидор какие-то жакеты, кофточки, платья. Значит, собрала у знакомых в городе.
Меня это мало интересует, лишь бы провезла что-то вкусное – хлеб деревенский или крупу, а лучше – сало.
Из разговоров я всё-таки уловил – на паровозе машинистами ездят словаки, тоже подневольные люди. Поэтому с ними легче договориться. На выездных стрелках за станцией они подсаживают тёток, едущих в деревню за продуктами.
Ездят тётки недалеко, чуть дальше станции Аселье. Как правило, тётки забиваются на платформы впереди паровоза, прячутся между мешками с песком и гравием. Как они не боятся, что взлетят с платформой на мине? У бабушки спрашивать бесполезно – она ничего не понимает в технике, неграмотная, даже читать не умеет. Мама никогда не объясняет: «Ездила в Гобики», – вот и весь ответ. Но почему так далеко, ведь станция Гобики уже в Брянских лесах?
О целях маминых поездок я узнаю только после прихода в Рославль наших войск.
Оказывается, всё время оккупации, начиная с окружения эвакогоспиталя и ухода в леса с частью преобразованной в партизанский отряд, она была связной этого отряда.
Отряд вырос в Рогнединскую партизанскую бригаду, слившуюся впоследствии с Клетнянской.
Это мы узнаем от майора Кулик, начальника разведки бригады. В освобождённом Рославле он занимался комплектованием рот, из вышедших из лесов партизан.
Как я понял позже его роль была в проверке этих "лесовиков" - не все они были партизанами, многие просто отсиживались в деревнях "примаками", а некоторые и служили в полиции.
