20 [февраля]. Один экземпляр моего нерукотворенного образа подарил М. А. Дороховой; он ей не понравился, выражение находит слишком жестким. Просил достать копию речи Муравьева. Обещала.
21 [февраля]. Писал Лазаревскому, чтобы он свои письма ко мне адресовал на имя М. С. Щепкина в Москву.
Начал переписывать свою поэзию для печати, писанную с 1847 по 1858 год. Не знаю, много ли выберется из этой половы доброго зерна.
22 [февраля]. Третий раз вижу ее {Е. Б. Пиунову.} во сне и все нищею. Это уж не следствие роли Антуанетты, а следствие каких данных, не разумею. Сегодня представилась она мне грязною, безобразною, оборванною, полунагою и все-таки в малороссийской свитке, но не в белой, как прежде, а в серой, разорванной и грязью запачканной. Со слезами просила у меня и милостыни и извинения за свою невежливость по случаю "Фауста" Губера. Я, разумеется, простил ее и, в знак примирения, хотел поцеловать, но она исчезла не предсказывают ли эти ночные грезы нам действительную нищету?
23 [февраля]. Сон в руку. Возвращаясь с почты, зашел я к Владимирову и услышал, что моя возлюбленная Пиунова, не дождавшись письма из Харькова, заключила условие с здешним новым директором театра, с г. Мирцовым. Если это правда, то в какие же отношения поставила она меня и Михаила Семеновича со Щербиною? В отвратительные!
Вот она где нравственная нищета! А я боялся материальной.
Дружба врозь и черти в воду. Кто нарушил данное слово, для того клятва не существует.