17 [октября]. Сегодня получил письмо от М. Лазаревско о и два письма от милого моего неизменного Залесского. Лазаревский пишет, что он виделся с Настасией Ивановной [Толстой], и что они усоветывали, в случае воспрещения мне въезда в столицу, просить письмом Графа Ф[едора] П[етровича], что бы он исходатайствовал мне это разрешение через президента нашего М. Н. для Академии художеств, классы которой я буду с любовью посещать, как было во время оно. Добрые, благородные мои заступники и советники!
Залесский, кроме обыкновенного своего сердечного искреннего прелюдия, пишет, что рисунки мои получил все сполна, что некоторых из них уже пристроил в добрые руки и деньги -- 150 рублей -- переслал на имя Лазаревского. Неутомимый друг! Знакомит он меня еще с какой-то своей землячкой-литвинкой, недавно возвратившейся из Италии с огромным грузом изящных произведений. Для меня и за-глаза подобные явления очаровательны, и я сердечно благодарю моего друга за это письменное знакомство.
Что значит, что Кухаренко мне не пишет? Неужели он не получил моего поличия и мою Москалеву Кринигцю? Это было бы ужасно досадно.
Упившись чтением этих дружеских милых посланий, вечером вместе с Овсянниковым, отправились мы к огненной молдаванке. Страшная, невиданная женщина! Намагнетизировавшись хорошенько, мы пожелали ей счастливой дороги до нелюбимого ею Екатеринбурга и расстались, быть может, навсегда. Чудная женщина! Неужели кровь древних сабинянок так всемогуще, бесконечно жива? Выходит, что так.
Свободное копирование
