Губернским инженером в Нижнем был архитектор Иванов, молодой, жизнерадостный блондин. Он строил здания для всероссийской выставки. 9 марта 1895 г. я видел Иванова, он ехал на извозчике, был весел и улыбался. На другой день, в именины матери, мы за пирогом узнали, что Иванов только что застрелился. Утром одно здание на выставке рухнуло и хотя беду еще можно было поправить, самолюбивый строитель не выдержал. Съездив на место происшествия, он воротился, заперся в кабинете, выпил вина и выстрелил себе в висок. "Погорячился", -- заметил дядя Илья.
Я не ходил смотреть мертвого Иванова, но видел церемонию его выноса. Было скучное мартовское утро. По случаю воскресенья и потому, что на отпевании присутствовал губернатор, очень любивший покойного, народ толпился у Тихоновской церкви. Толстый рыжий околоточный весело осаживал публику, с прибаутками Ю la Фальстаф. Толпа сочувственно гоготала. "А ведь он уж зарядился, братцы, ей-Богу". -- "Выпил, известно: таковский!" Ворон каркал на церковном кресте. Наконец, гроб вынесли и поставили на катафалк. Толпа повалила за колесницей, следом полетел ворон.
Всю эту зиму я бредил деревней, жил воспоминаниями лета, описывал их в стихах и в прозе и создал себе фантастически-идеальный волшебный мир. Бывало, весной на откосе услышу крик ястреба, увижу стайку гусей над Волгой, и сердце дрогнет. Деревья в городском саду вдруг напомнят лесной обрыв, овраги, сухой дуб и закат: я опять волнуюсь. Но когда после экзаменов я примчался в деревню, мой мир рассыпался прахом. Все было так же, даже лучше прошлогоднего: отличная погода, новое ружье, но сам я был уже не тот.
Ежегодно 20 июля в Щербинке справлялись именины дяди Ильи. В этом году приехал один доктор, товарищ дяди, кутила и донжуан. Он привез своего старшего сына, взрослого реалиста. Юноша быстро напился и все толковал о кавалерии, называя себя графом Нарским. Обратно отец и сын возвращались с Колей. Обоих сильно тошнило. "Эх, брат Женька, ничего из тебя не выйдет, разве лошадей гонять". -- "Я, папа, хочу в драгуны".
Свободное копирование
