Слишком рано начав быть действующим лицом на сцене, меня директор не приказал ставить в кордебалет и на выход… поэтому при больших представлениях балетов и опер мне часто приходилось почти одной оставаться в своем классе… так что я стала просить начальницу — позволить мне быть на выходе с другими девицами, говоря: «Во-первых, мне очень одной скучно… во-вторых, к чему же я приготовлю себя на сцене, когда я ничего хорошего не вижу». Мои доводы нашли достаточными, и меня приказано брать на выход, в большие спектакли. И как я была счастлива! Бывало, попрошу одеть себя поскорее и побегу за кулисы, выпрошу позволения у режиссера — стать между первых кулис и наслаждаюсь… плачу… смеюсь… сержусь… словом, переживаю роли с первыми персонажами. Более всего помню балеты: «Рауль де Креки», «Венгерская хижина»… Опера «Сорока-воровка», ком<едия> «Жоко, или Бразильская обезьяна», эту последнюю пиесу привез немец Шпрингер и отлично представлял обезьяну: прыгал по деревьям через всю сцену и делал разные очень мудреные штуки. Все думали, что без него пиеса идти не может, а у нас нашлись воспитанники, прежде Сухоруков, а после Ермолов, и не хуже Шпрингера представляли обезьяну.
Почти во всех этих спектаклях участвовала моя любимица Катя Санковская. Она была моложе меня лет на 5–6[1]. Ее по сиротству приняли очень маленькую, лет 7–8, и как-то в нашей школьной игре она более других оказывала ловкости и способностей, так что когда Ф. Ф, Кок<ошкин> перевел драму «Жизнь игрока» и там нужна была девочка… конечно, хотели мне отдать Жоржетту и на первой считке, у директора в доме, меня возили и на репетицию, но все видели, что я не по летам высока, и решили дать Кате Санк. с тем, чтобы я учила ее. Итак, рано увидав все хорошее, я еще более пристрастилась к театру и всегда любила, чтобы добродетель торжествовала, а порок был наказан!.. Катя все роли исполняла с большим чувством, и как было не плакать, когда в «Рауль де Креки» она сидит с отцом и матерью в тюрьме… потом спускают ее по веревке, она спасается от преследования добрейшего Ивана Карповича Лобанова, который представлял злодея! прибегает к царю, испрашивает прошение и с этой бумагой снова бежит в тюрьму. Или в «Жоко» сидит она на скамеечке под деревом, разбирает цветы, и вдруг к ней, по всей сцене, ползет огромная змея… она с ужасом влезает на дерево — змея за ней… она страшно кричит, и первая прибегает обезьяна. Катя прямо с дерева бросается к ней, обезьяна ее уносит, а змею убивают. Ну подумайте! сколько тут сильных ощущений — для детского сердца.
Этим способом, чтобы меня брали на выход — я имела удовольствие восхищаться игрою Вас. Мих. Самойлова и его старшей дочери Марии Вас. (впоследствии бывшей замужем за купцом Загибениным и очень дружной со мною). Чтобы не забыть упомянуть о моем первом знакомстве с Александрой Михайловной Каратыгиной, тогда еще Колосовой. Вскоре, по возвращении ее из-за границы, она с матерью Евгенией Ивановной и в сопровождении отца Вас. Андр. Каратыгина приезжала в Москву, что-то играла, а ее матушка плясала по-русски. Но это, верно, было при самом поступлении моем в училище, потому что я их на театре не видала; а приезжали они в школу, на свободе делать репетиции на нашей сцене… тут помню, что нам позволено было гурьбой стоять в зале и, глядя на них, не шевелиться…
А что мне пришло теперь в голову: верно, наш добрый директор, так страстно любивший искусство, нарочно назначал репетиции в школе разным знаменитостям, чтобы показать воспитанницам хорошие примеры. К нам приезжала и Каталани-вторая и тоже пела что-то, репетируя. Помню я чуть-чуть и Сандунову — певицу времен Екатерины 2-й. Но эта была старушка и приезжала кого-то посетить в школе. Я на все знаменитости смотрела с восторгом и почти знаю биографии всех.
Итак, стояли мы толпой и глазели на Колосовых… Они, уставши от репетиции, спустились со сцены в залу и сели отдыхать… мы, еще более стеснившись, с большим любопытством уставились смотреть на них… Я, как маленькая, была впереди с другими… вдруг видим, они манят кого-то… мы начали переглядываться… Но Ал. Мих., глядя прямо на меня, говорит: «Вы, душечка!., вы подойдите!» Девицы толкнули меня в спину, и я, сконфузившись, неловко подошла и присела! «Ah! Comme elle est gentille!»[2] — сказала А. М., взяв меня за подбородок, обратилась к Кар., что-то сказала ему… он вынул синенькую ассигнацию (старинную в 5 руб.) и подал. Она, отдавая мне, сказала: «Возьмите, душечка! это вам на ленточки в косы…» — поцеловала и отпустила меня. Я покраснела, как вареный рак, да и не мудрено, когда после такого торжественного выхода я заметила, что от моих огромных кос, обвитых кругом головы, висят спереди завязанные грязные-прегрязные шнурки… А все-таки мне было очень приятно такое предпочтение! и через 12 лет, когда я была замужем за Ильей Васильевичем Орловым и мы принимали и угощали у себя Ал. Мих. с мужем и дочкой, я от души благодарила ее за дорогой и лестный в то время для меня подарок.
Свободное копирование
