До 12 лет я была небольшого роста; на 13-м сделалась больна, сформировалась и вдруг вытянулась. Тут начинается период обожаний. Впрочем, он был и у малолетней… и этому способствовали те же детские спектакли; нежничанья старших девиц с воспитанниками и посторонними… Помню, как, бывало, идет мимо училища красивый Алексей Ник. Верстовский. Над. Вас. Репина и бросится к нам: «Бегите к надзирательнице, скажите, что вам надо учить куплеты» (а он служил при театре репетитором музыки, а впоследствии инспектором). Сказано — сделано: Верст, позовут, он с кем-нибудь из нас пропоет куплетик, а потом и примется распевать чувствительные романсы, выражая в них любовь к Над. Вас. А мы все это понимали и «мотали себе на ус». Да и не смели не влюбляться. Еще когда играли первую пиесу «Суженого конем не объедешь», а это было, как я упоминала, на Светлой неделе, мальчик Паша Соколов играл моего мужа, г. Гримардо, и, конечно, влюбился в меня, уж это так долг службы повелевал. Надо признаться, что и я немножко отвечала ему. Вот на Св. неделе он просит, чтобы я с ним похристосовалась, т. е. поцеловала его — я ни за что!.. «Ну, так хорошо же, я отомщу вам!» — говорит Паша, и что же он делает — идет к разбойнице Д. М. Сабуровой (так мы звали ее после пощечины доброму инспектору) и жалуется ей на меня. Та, не долго думая, зовет меня, бранит… и строго приказывает целовать его. Я как будто не хочу… капризничаю… прошу… и кончается тем, что мы с удовольствием целуемся! Она хвалит меня за послушание, дает гостинцу, а я в душе смеюсь над ней! Так нас с юных лет приучали играть любовью, и она многих погубила! Ф < еодор > Ф < еодорович > водил за кулисы и позволял ходить разным господчикам, и у каждого был предмет. Многие на меня грызли зубки, да меня сохраняли советы доброй матушки, брата и настоящая любовь к Павлу Щепину. Рано, еще с 13–14 лет, возродилась она потому, что Щепин очень был дружен с братом и всегда говорил ему, если замечал во мне что дурное: например, когда я в класс опоздаю, а это часто случалось, потому что, быв рано переведена от больших девиц, куда меня положили по болезни, в средний класс, и тут подруги меня любили, а маленькие ухаживали за мной. И больше всех помню Катю Санковскую (впоследствии известную, прекрасную танцовщицу, которую Гюллень-Сор возила в Париж и ею восхищалась вся Москва и, к сожалению, больше всех — обер-полиц<мейстер>, Л. М. Цинский). Другая — Лиза Степанова — добрая, умная, но не талантливая девушка. Бывало, они меня будят, просят, чтобы я вставала, обуют меня, а я только их ногами толкаю… вдруг 3-й звонок, значит, начинаются классы (1-й, чтобы вставали, 2-й, чтобы чай пили), и я, как сумасшедшая, вскакиваю… они все на меня надевают, подают кружку холодного чая, и через 5 минут я в классе. Конечно, тут не могло быть ни причесанной головы, а волосы у меня были с добрый овин, ни порядка в одежде. Бывало, брат меня бранит, говоря, что ему Щепин пересказал… вот это-то внимание ко мне обратило и мое к нему: мы полюбили друг друга, и это святое чувство сохранилось у нас до его смерти. Я и до сих пор молюсь о упокоении души его! Девицы меня любили потому, что я и гостинцами с ними делилась и умела занимать и забавлять их на разные манеры. Бывало, маменька 2 раза в неделю носила мне по праздникам (а по будням присылала) огромные сдобные булки, аршина полтора в окружности: я отделю брату частичку, а большую часть раздам подругам и любимой няне Прасковье. Мне самой не было большой надобности в булках, меня многие подкармливали, начиная с инспектрис, надзирательниц и той же няни Прасковьи. Пойдет, бывало, она в кухню обедать, гляжу, и тащит мне на блюдечке каши — много намасленной, потому что и повара-то меня любили. Верно, с тех пор и до сих — я очень люблю гречневую кашу. И гостинцы мне матушка носила, — но увы! все такие хорошие, дорогие, потому и не много. Бывало, я свои очень скоро раздам и самой не останется… а смотришь, другим девочкам принесут репы, моркови, черных стручков, и они долго-долго наслаждаются, так что у них начнут просить (только не я): «дай мне хоть сердечко от яблока или моркови», т. е. середины их. Зато, когда я кушаю, или вообще мои гостинцы, то говорят: «Пожалуйте мне кожицу от апельсина или косточки от персика, абрикоса или слив»…
