Успех безнадёжного предприятия глава7
Учебники по русскому придут в школу через две недели.
По литературе придётся составить программу, названную «Любимые страницы русской литературы», находить тексты в городской библиотеке и множить для студентов.
В учительской для этого были все условия: бумага лежала пачками, копировальная машина работала без остановки.
На еженедельном совещании директор со слезами в глазах обращался к коллективу с просьбой экономить бумагу. В этот момент я вспоминала известную героиню американского эпоса Скарлетт О’Хару и мысленно повторяла: «Об этом я подумаю завтра».
Русская литература входила в состав зарубежной, и изучалась по остаточному принципу, как вся зарубежная и в наших школах.
У Чехова разбирали откровенно не лучший его рассказ «Пари». Я его впервые там прочла. И если бы не знала, что это Антон Павлович, то никогда бы и в голову не пришло, что это принадлежит ему.
Лев Толстой и Достоевский были представлены тоже парой рассказов.
Пьесы и романы вскользь изучались в продвинутых классах, и шли в списках рекомендаций (хочешь – читай).
Учитель английской литературы подошла ко мне с просьбой забрать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына в свою программу.
Я согласилась.
Где-то во втором полугодии мы к нему подберёмся. До этого мне удалось посмотреть американский фильм с одноимённым названием.
И я покажу им этот фильм и спрошу: сколько они увидят ошибок. Одну должны заметить все.
И они заметят, что температуру передают по шкале Фаренгейта.
Я тогда подумала: почему создатели фильма не пригласили в качестве консультанта самого Александра Исаевича, ведь он был в то время в Штатах?
Он бы и художнику по костюмам подсказал, и в кастинге бы советом помог….
Имена: Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Лескова, Гоголя, Крылова, Есенина - неизвестны, хотя переводы произведений в библиотеках есть.
Придётся исправлять вопиющую несправедливость и восстанавливать незаслуженно забытое на обочине мировой литературы честное имя русского Шекспира и некоторых других.
Изучение Пушкина начнём с прозы. Повести Белкина им очень понравятся. А потом будут сказки.
И вот как-то в конце урока начинаю вслух читать первую - «Сказку о Царе Салтане, …».
После того, как все три девицы высказались по поводу, что бы они сделали, если бы вдруг взошли на престол. Я задаю юношам вопрос: "А кого, как вы думаете, царь возьмёт в жёны? Вы бы кого взяли?"
Все ответили точно так, как предсказал Александр Сергеевич.
Вот что значит классик: другое время, другое полушарие, другая страна, а вывод – однозначен.
А ведь одна из девиц хотела решить продовольственную программу, другая – одеть всю страну в Юдашкин кафтан, а нет – всем нужно одно…
Продолжение своего собственного рода.
А может быть это мужская психология?...
Другой забавный пример. Когда мы обсуждали рассказ Валентина Распутина «Уроки французского», к нам из Вашингтона приехала наш координатор Карэн. Побывала на уроке.
Потом сообщает: «Благодаря обсуждению, я поняла рассказ. Мы его читали на русском языке в университете. Но я ничего не поняла».
Разговорный русский Карэн был на очень хорошем уровне. Поэтому я удивилась. Тогда она пояснила, что не поняла причины поступка Лидии Михайловны. Играть с детьми на деньги – противозаконно, а значит постыдно.
Вот вам и пример противоречия между законом и понятием.
Мы продолжили обсуждение, и, по-моему, она окончательно убедилась в загадочности русской души.
Заданием на дом в тот день было: «Вспомнить и записать полученный вами урок доброты».
Все, как правило, писали о своих близких: родителях, бабушках и дедушках, других родственниках. И лишь один написал историю, которая врезалась в память.
Джек рассказал, как однажды, ему нужно было по проекту сходить в класс к детям с ограниченными возможностями и провести там полтора часа – такое вот задание.
Он сразу обратил внимание на Карла. Тот сидел в инвалидном кресле, опустив голову, и что-то бубнил себе под нос.
Джек, спортсмен-футболист испытал к нему, привычную в таких случаях, жалость. Увидев перед Карлом шахматную доску, предложил сыграть. Тот как-то равнодушно согласился. Познакомились, оказалось, что Карл на два года моложе.
Стали играть, и Джек решил поддаться, чтобы порадовать парня. Однако тот не очень то, вроде, и обрадовался победе и предложил сыграть ещё. Джек ещё раз поддался. Тогда Карл просит о третьей партии.
Время позволяет. «Ладно, - подумал Джек, - но в этот раз не поддамся!» Где-то на двадцатой минуте Джек почувствовал, что противника совсем не просто одолеть. Партия длилась значительно дольше отведённого проектом времени.
Как вспоминал Джек, он злился на себя за прежнюю игру «в поддавки» и понимал, что выглядел самонадеянным глупцом. «Сноб! Жалкий сноб! Ублажить решил! Да он же сразу раскусил меня! Стыдно! Но сейчас думать надо об игре, иначе в третий раз проиграю», - писал Джек.
Ему пришлось изрядно пошевелить извилинами, прежде чем он одержал победу. И именно после этой игры Карл поблагодарил его, улыбаясь.
Он заставил поменять снисходительное к себе отношение на равное. Он заставил себя уважать.
«Этот парень преподал мне урок доброты, которая ничего общего не имеет с жалостью»,- закончил Джек свой рассказ.
Класс аплодировал Карлу - его, отнюдь не ограниченным, возможностям.
Интересные свойства памяти: потянешь за одну ниточку, и распутывается целый клубок событий.
Вот вспомнила сейчас молодую очаровательную Мелиссу - единственную дочь своих состоятельных родителей, работавшую с «особенными» детьми, которые обучались в той же самой школе.
Мне она правильно пояснила, что жить этим детям предстоит в том же мире, что и другим.
Так привыкать надо сейчас.
У Мелиссы в классе было шесть человек. «Люди дождя». У каждого свой компьютер с индивидуальной программой.
Но были занятия, когда она беседовала с ними на разные темы. Их главная проблема – общение. Им тяжело выражать свои мысли, слышать друг друга.
В этой работе не приходилось рассчитывать на быстрый успех. Меня просто потрясло её терпение.
Самое удивительное - она общалась с ними на равных. Это удаётся, отнюдь не всем учителям, работающим с обычными детьми, а тут с «особенными».
Мелисса рассказала мне, как она переживала разрыв со своим молодым человеком, за которого собиралась замуж, и как она рассказала об этом своим ученикам.
«Они меня так слушали, переживали и …помогли. Такие дети тонко чувствуют фальшь. Я не могла тогда ни с кем об этом говорить. А мне это так надо было! Чтобы просто пожалели, посочувствовали. Моя была вина. Ну, так случилось. Родители не поняли, а они помогли».
Я слушала её и думала: «Вот она учит их главному - жить среди людей. И собственный пример, свои ошибки вынесла на их суд, не боясь выглядеть отнюдь не героиней.
Учитель, до такой степени верящая в своих учеников, что готова душу свою вывернуть наизнанку. Наверное, только так и надо».
Это был урок доброты от Мелиссы.
Обычно четвёртый период (так называется полуторачасовой урок) я проводила в учительской – копировала тексты.
Это светлая, в три окна комната площадью примерно 25кв. м, где стоят несколько кресел, диван, большой журнальный стол, множительная техника, мелосос, машинка для «считывания» перфокарт, автоматы: один с напитками, другой со всякой ерундой, типа шоколадных батончиков и чипсов.
Бумага лежит в пачках на подоконниках, а на полу стоят метровые рулоны цветной бумаги: зелёная, жёлтая, синяя, чёрная. Подходишь – отматываешь, сколько надо. Очень удобно, когда нужна какая-то запись несколько уроков подряд.
Именно в учительской произойдёт знакомство с Кентом Уолкером.
Все учителя, имеющие три часа нагрузки в день, должны быть в школе с начала первого до конца четвёртого урока. Этот свободный час (по-русски "окно") назывался planning period – время планирования.
У нас с Кентом он совпал. И место встречи изменить было никак нельзя….
В первых числах сентября ко мне подошла милая девчушка с просьбой дать интервью. Она корреспондент школьной газеты и знакомит студентов с новыми учителями. Все уже опрошены. Очередь за мной. Она должна поместить фото в газету. Это недолго. Вы согласны?
Пожалуйста. – Когда? – Да, хоть сейчас. – Хорошо!
И вот через два дня выпуск газеты с фото. На следующий день я проснулась знаменитой.
В этом интервью был вопрос « О чём вы сейчас мечтаете?»
Я очень скучала по сыну. И ответила: «Увидеть сына здесь на Рождество».
Через пару дней сижу я в учительской, раскладываю копии по стопочкам, и входит начинающий полнеть мужчина не спортивного телосложения, постарше меня лет на десять, рыжий, с залысинами, в очках. Голову держит чуть набок, смотрит исподлобья, но взгляд дружелюбный. Представился.
– Кент Уолкер – учитель истории. Я прочитал о вас в газете. Я тоже скучаю по своему сыну. Он служит в войсках ООН, в Германии. Пишет редко. Сейчас у них учения. Я очень переживаю. А вашему сыну сколько лет?
– Шестнадцать.
- А как зовут?
- Александр.
- Алекс? У меня их два . Старший - Грег - живёт в горах. А младший – Джеф – вот в Армии… Я заметил, что иногда вы носите затемненные очки, и глаза у вас бывают красные, вы из-за сына так расстраиваетесь?
Тут мне в пору было расплакаться.
- Вы внимательны.
– К новичкам все внимательны. К тому же я узнал, что вы из России.
И дальше произносит на русском: «Я учил русский в школе два лет».
– Два года?
Обрадовалась я смене темы. – Как интересно! В этой школе?
Опять переходит на английский:
- Нет. Мы жили в Атланте…. Здесь есть ещё один учитель, который тоже учил в школе русский….
Так началась наша дружба с Кентом.
Он окажется очень интересным собеседником, и очень откровенным.
Я узнаю, его главную боль – конфликт с отцом, которым он восхищался и гордился.
Его отец во время Второй мировой служил в авиации и был героем в глазах сына и окружающих. Воевал с японцами…. У него были награды.
Воевал как учили: сбрасывал бомбы на японские морские суда. Ну, это же война!
Этот сон пришёл не сразу, как он вернулся домой. И он до поры до времени не видел той картинки. А тут, вдруг, увидел во сне.
Тонущих людей, барахтающихся, боровшихся за свою жизнь. Это он их убивал.
Ночной кошмар будет повторяться всю оставшуюся жизнь.
Отец начнёт пить. Не напиваться, а пить. Со стороны так даже и незаметно. Но он начнёт мрачно молчать в этом состоянии и не слышать собеседника.
Кенту было 13 лет, и он хотел пойти по стопам отца, стать лётчиком.
Уже отец стал брать его с собой в небо. Это так красиво! Это совсем не то, что ты летаешь пассажиром на Боинге, Люда! Это даже словами не опишешь! Надо просто сесть и попробовать….
- А мне можно будет когда-нибудь с вами в самолёт?
Кент замолчит, посмотрит внимательно, потом отведёт взгляд в сторону, встанет и выдохнет.
- Я давно не летаю…. С того самого дня.
И уйдёт из учительской. Минут через десять вернётся, сядет на прежнее место и продолжит свой рассказ.
Как-то, отец предложил ему вместе подняться в небо. Кент всегда с восторгом ждал любого случая. Он заметил, что тот нетрезв, но так уже было.
Отец - опытный пилот, чего бояться? Всё как всегда. Красивый закат, сердце от счастья замирает…
Вдруг вопрос отца: «Кент, а ты жить хочешь?» Подросток не понимает ход хмельных мыслей. – «Да, папа, конечно!» - «И они хотели…. И они хотели…» - «Кто они?» - «А вот я не хочу!» и самолёт начинает падать вниз. Сын кричит: «Папа, папа, что ты делаешь? Мы сейчас разобьемся!»
А отец смотрит, не видя, и кому-то зло ухмыляется.
Кент начинает его трясти и кричать: «Сделай же что-нибудь! Папа! Папа!»
И тут он как будто очнулся, схватился за штурвал, и чудом посадил самолёт.
- Шорты у меня были мокрые…. И я не мог встать с места…. Ноги не слушались…. Я думал, что больше не смогу ходить. Потом отец вылез из самолёта, бросил на ходу: «Извини!» и ушёл. Больше я с ним не летал....
Что-то надо было сказать.
- Он, по-прежнему, в Атланте живёт?
- Нет, умер в своей постели девять лет назад. Рак. Ему было 63 года.
- Вы рассказали маме об этом случае?
- Нет. Он сам потом попросил: «Не рассказывай маме. Не надо её волновать». Про сон его я узнал незадолго до смерти. У нас не было близких отношений. Я очень сожалею.
В учительской никого не было. Никто не прерывал его рассказ. Я сидела и переваривала услышанное. Откровенность Кента меня поразила.
Хотя… откровенными со мной были многие. Может быть, меня принимали за попутчицу в поезде.
