Не успели мы с Горячевым обосноваться на новом месте, как полк подняли по тревоге и двинули в путь. Куда? Зачем? Ни я, ни Горячев понятия об этом не имели. Идем: я — впереди, он — за мной. У нас еще и оружия никакого нет. Топаем по снегу без дороги. Ноги вязнут, цепочка людей растянулась более чем на километр. Так шли больше часа. Вдруг все остановились: справа бьет артиллерия. Чья? Наша или финская? Сейчас, спустя полвека после войны, я удивляюсь: неужели полковое командование заранее не установило, где чьи пушки, где мы, где противник!
Начальство заспорило. Одни говорят, надо скорее уходить, другие настаивают на разведке. И тут я вдруг попался одному на глаза:
— А ну, быстро разведай, чья это артиллерия! Наша или финская?
Дали мне бойца, невысокого, коренастого, с карабином. Судя по всему, на фронте он не первый день: некогда белый полушубок изрядно замызган. И этот-то серый полушубок на снегу будет виден издалека. Но приказ есть приказ, и мы с ним пошли.
Снег зачерствел, покрылся легкой коркой, идти по нему было нелегко: ступишь, снежная корка сначала держит, а потом нога неожиданно проваливается. Вязнем по колено, но идем. Временами корка не проваливается. Тут уж мы идем быстрее. Пальба пушек все ближе и ближе. Но сами пушки пока не видны. И вдруг к этим звукам прибавился свист пуль. Мы обнаружены, по нам ведут огонь. Значит, пушки-то финские... Мы падаем на снег.
— Все! — панически бормочет боец. — Сейчас нас финны прикончат. Пока целы, ползем обратно.
— Обратно? Нет! А что мы доложим?
— А то и доложим, что нас заметили и обстреляли. Впрочем, ты как хочешь, а я уползаю. Слышишь? Пули свистят уже над головой. Поползли! Если не убьют, то в плен возьмут как миленьких.
И спутник мой пополз. А я? Лежу, не зная, что делать. Ползти вслед за бойцом? Но что я доложу командиру? Что он мне скажет? Может, приговорит к расстрелу, как того бойца, которого мы видели без ремня, в одной гимнастерке...
— Вернись! — кричу я уползающему бойцу. Но где там! Полежав какое-то время, пополз вслед за ним и я. Будь что будет. А впрочем, задание-то мы выполнили: узнали, хоть и не очень точно, что пушки финские.
Свист пуль между тем прекратился: видать, финны решили, что мы убиты. Не вздумали бы они только убедиться в этом воочию. А то нагрянут на лыжах, а нам и отбиться-то нечем. Один карабин на двоих, да и тот забит снегом, не выстрелишь. Что я пережил тогда, передать невозможно. Однако обошлось. Но главная досада ждала нас впереди. Мы и подумать не могли, что полковое начальство нас бросит. А оно, оказывается, отправив нас на разведку, тут же распорядилось двигаться дальше. Да не цепочкой друг за другом, как шли раньше, а врассыпную. Видно, команда была: рассредоточиться, а в таком-то месте собраться. Но откуда мы могли знать об этом условленном месте! Да у нас и карты с собой не было.
Прифронтовая полоса. Троп и дорог вокруг немало, и не все они проложены нашими бойцами; ходили, ездили тут и финны. Короче, осознав, что мы брошены, оставлены на произвол судьбы, мы оба дрогнули. И, сказать по совести, малость струхнули. Я был политруком, стало быть, морально отвечал не только за себя, но и за своего спутника. Задача в общем-то была проста: догнать полк, доложить командиру о нашей не вполне удавшейся разведке. Рассказать, как мы едва не погибли. А командир? Он, конечно, грозно посмотрит на меня, начнет кричать, потребует вернуться, чтобы довести дело до конца. Так думал я, и эти мысли приводили меня в ужас. Идти обратно? Но ведь это верная гибель. Скрепя сердце стараюсь не отставать от товарища. Оба спешим нагнать своих. А вернее сказать, найти их. Я, положившись на интуицию, шел впереди. Ориентироваться по следам, оставленным на снегу, было невозможно: троп, дорог, ведущих в разные стороны, было вокруг столько, что оторопь брала. По какой идти? Выбрали одну и, к счастью, не ошиблись. Долго шли по ней то шагом, то бегом, пока не увидели вдалеке черную длинную движущуюся ленту. Присмотрелись: «О, да это они! Наши!» Мы прибавили шагу.
Ждать и догонять, говорят, всегда трудно. Мы же в данном случае не только догоняли, мы еще и убегали от финнов. И это прибавляло нам сил. Лишь в тот момент, когда мы подстроились наконец к цепи бойцов, стали замыкающими в походной колонне, я почувствовал усталость. Сердце билось учащенно, ноги отказывались шагать. Но колонна, а точнее сказать, толпа бойцов движется безостановочно, ускоренным шагом. И наша задача, невзирая на усталость, не отстать от нее. Не покидает мысль о предстоящей встрече с командиром. Обдумываю, как доложить ему. А оказалось, что мой доклад ему совсем был не нужен, он спешно уводил своих солдат подальше от этой канонады, в глубь леса. И до меня ему уже и дела не было. Огорчался я, надо сказать, недолго. Все осознав, обрадовался, что обошлось без нагоняя, без упреков.
Я все еще оставался без определенной должности, без дела. А хотелось поскорей получить назначение в роту, занять в ней свое место, за что-то отвечать.
