Глава III
Были и небылицы
За долгую жизнь в искусстве я наслушалась о себе несчетное число всяких мифов, сплетен, легенд и небылиц, от которых могут завянуть не только уши. То Зыкина чуть ли не «враг (?!) русской песни»; то ее «из партии (в которой никогда не состояла) выгнали по семейным обстоятельствам»; то «певица Людмила Зыкина скупила пол-Берлина во время вывода Западной группы войск из Германии»; то «Зыкина готовится открыть собственный ресторан в Москве… на свои средства»; то «хлестала с Фурцевой водку в бане…». И так далее в том же духе.
За несуществовавшую любовь к Косыгину мне перемывали косточки несколько лет подряд. И до сих пор эта байка ходит по Москве, дескать, было дело, чего уж там скрывать, все знают. Что было? Да ничего! Чесать языками попусту мы наловчились, это мы умеем. И потому нет таких нелепиц, которые не нашли бы своих приверженцев. Мне кажется, заблуждаются люди оттого, что воображают себя знающими. Вероятно, поэтому тысячи путей и ведут к небылице, к истине же — только один. А она такова. Была на дне рождения у Бори Брунова и там познакомилась с дочерью Косыгина Люсей и ее мужем. С ней мы потом довольно часто встречались на всевозможных торжествах и по праздникам. На одном из таких вечеров Косыгин, подняв бокал с шампанским, произнес: «У нас в гостях Людмила Зыкина. Я очень люблю ее песни. Давайте выпьем за нее, за ее замечательный голос, за ее творческие успехи».
Вскоре умерла жена Алексея Николаевича, и я была на похоронах, принесла цветы. Тем временем слухи о симпатии Косыгина к моей персоне уже поползли, разрастаясь вглубь и вширь, и на приеме в честь Жоржа Помпиду Брунов, между прочим, сказал Косыгину, что молва считает Зыкину его, Косыгина, тайной женой.
— Ну что же, — отвечал Алексей Николаевич, — молва — плохой гонец и еще худший судья. Хорошо еще, что подобрала мне молодую, да еще Зыкину.
И когда Косыгин проходил мимо меня, он вдруг неожиданно спросил:
— Ну, как успехи, невеста?
— Грех жаловаться.
— Вас не шокируют сплетни?
— Нет, что вы. Наоборот.
Через несколько дней я уехала на гастроли в Чехословакию. На вокзале меня встречали с охапками цветов, как принцессу или знаменитость первой величины. Я недоумевала, растерянно глядя по сторонам. «В чем дело? Не путают ли меня с кем-то другим?» — задавала себе вопросы, не находя на них ответа. Внимание и почести мне оказывали повсюду на протяжении всех четырех недель моего турне. И подарков понадарили уйму. Провожая в Москву, кто-то из руководителей страны приветливо, с улыбкой на лице напутствовал:
— Передайте привет Алексею Николаевичу!
— Какому Алексею Николаевичу?
— Как какому? Косыгину…
— Обязательно передам, если увижу.
— А как вы его не увидите?
— Очень просто. Мы встречаемся редко. Я же не член правительства, а всего лишь артистка.
— А разве вы не его жена?
— Нет, не жена.
По-моему, я многих тогда огорчила и расстроила. Когда вернулась домой, стала продавать привезенные подарки, что позволило мне расплатиться за первую в жизни дачу. Ходила такая счастливая. Наконец-то есть дача! В Опалихе, недалеко от железной дороги. И подъезд был хороший, и климат сухой мне нравился, и яблоньки в саду молодые…
Судачили досужие кумушки и о моих якобы дружеских отношениях с Н. С. Хрущевым. А всего-то лишь один только раз виделась с ним на его юбилее в Георгиевском зале Кремля. Я пела в сопровождении Шалаева и Крылова «Течет Волга» и в конце песни, обратившись к нему, пропела: «А вам 17 лет». На что Хрущев, повернувшись к окружающим с довольной улыбкой на лице, заметил: «Вот Зыкина сказала, что мне 17 лет и можно еще работать и работать вместе со всеми вами!» Правда, не удалось ему поработать «вместе со всеми» — вскоре его сняли, о чем я и услышала, будучи на гастролях в Америке.