Первое знакомство

Шотландия – навеки милый сердцу край вересковых холмов, шквалистых ветров и торфяных виски. Край, сыгравший судьбоносную роль в нашей с Солнцевым жизни.

Наше первое знакомство с Шотландией произошло больше двадцати пяти лет назад. Тогда казалось, что нас занесло туда случайным ветром, как, бывает, заносит путешественников  в экзотические уголки планеты, в которые они, попавши раз, никогда потом не вернутся. Но первая случайная поездка повлекла за собой вторую, почти такую же случайную. А потом, благодаря знакомству, завязанному во время второй поездки в Шотландию, моя жизнь сделала извилистый поворот, тесно связав меня с английским языком и Великобританией.  И если бы не Шотландия, то судьба моя не сложилась бы так, как сложилась, в конечном итоге причудливо изменив и Солнцевскую биографию.

Потому что во всей моей предшествующей жизни не было абсолютно никаких предпосылок к связям с англо-саксонским миром. Я училась в московской спецшколе с углублённым преподаванием индийских языков, по окончании которой свободно штрёхала на хинди. В семье говорили на немецком и испанском. В доме английского языка никто не знал и анлоязычной культурой никто особо не увлекался.

Поступив на географический факультете МГУ, отчасти именно благодаря своему знанию редкого языка хинди я попала на зарубежную кафедру. И была там белой вороной и плохо успевающей студенткой, ибо все кругом штудировали англоязычные научные тексты, прекрасно владея языком, а я даже английского алфавита толком не знала.

На зарубежных кафедрах географического факультета МГУ полагались зарубежные поездки-учебные практики. Во времена СССР они всё больше были в сторону стран социалистического лагеря – Чехословакии, Венгрии, Кубы. Но железный занавес проржавел и открылись шлюзы. Группа нашего четвёртого курса отправилась на летнюю практику в Шотландию. Поездку студентов из России помог организовать энтузиаст-любитель природы из Глазго по имени Грир Харт.

Грир был учителем чего-то отвлечённого в средней школе одной из рабочих окраин Глазго. Консервация природы была его страстью и неформальным делом всей жизни. Он основал благотворительное общество под названием «Шотландский Лесной Фонд» (“The Scottish Tree Trust”), под эгидой которого выискивал и получал гранты, скупал участки на вересковых пустошах в удалённых уголках Шотландии и сажал на них деревья. В грировском лесном обществе в основном крутился всякий сброд из рабочих районов города. Всех возрастов безработные, полусумасшедшие любители флоры и фауны, сутенёры и прочие маргиналы.

Группа из двадцати пяти студентов прибыла в Глазго из Москвы во главе с научным руководителем доцентом Солнцевым. Несмотря на то, что доцент ни слова не говорил по-английски, шотландцы быстро прониклись к нему пиететом, почтительно называли «профессором» и задаривали бутылками виски. Я, также как и Солнцев, не умела изъясняться на языке, и потому мы с ним держались друг друга и безостановочно трудились над распитием подаренного виски, пока остальные члены группы налаживали мосты с шотландскими аборигенами.

Нас поселили спать на низких раскладушках в залах грировской средней школы и кормили за гигантским столом в школьной столовой. В меню преобладала еда из консервных банок, напоминающая кошачью. Именно с той поры я на всю жизнь запомнила одно из афористичных речений Солнцева, сказанного им своим знаменитым хриплым голосом тональности а-ля Глеб Жеглов. Я начала говорить  что-то нелестное в адрес желеобразных мясных тефтелей, поданных на обед. «Запомни,  - жестко прервал меня профессор. - О еде, как о покойнике, нужно говорить либо хорошо, либо никак!»

Грир Харт был невысокого роста коренастым мужичком с мощными бицепсами, шарами перекатывающимися под футболкой, плотно облекающей торс. В молодости он был штангистом. Лысоватый, в очках на узко посаженных глазах, с аккуратно подстриженными усами и бородкой, лицом он поразительно напоминал знаменитого советского штангиста Юрия Власова. Грир был непререкаемый лидер принимающего нас шотландского сообщества. Входя в школьную столовую, где мы всем составом собирались для трапезы, он приветствовал нас зычным «Зиг Хайль!», шутливо изображая фюрера. «Я принёс вам мороженое!», объявлял он вслед, потрясая над головой большущей разноцветной коробкой.

Целый месяц прнинимающая сторона развлекала нас поездками по музыкальным фестивалям под открытым небом и по шотландским вискокурням с обязательным дегустированием производимого продукта. Посещение одного из природных резерватов грировского лесного фонда тоже состоялось. В солнечный день нас вывезли на северо-западное побережье Ирландского моря в часе езды от Глазго. Там, на полустрове Крэйгниш в окрестностях деревни Ардфёрн, Грир основал один из своих подопытных участков по облесению. В центре участка на холме, сплошь покрытом жёстким вереском, он построил незатейливый деревянный домик для привала членов «Шотландского Лесного Фонда».

В этот домик на несколько минут и ввалились московские гости, заполонив собой всё пространство. Потом ознакомились с процессом выращивания грировским обществом нового леса: все склоны близлежащих холмов были засажены крошечными ёлочками. Потом проскакали по дальним холмам, спустились к побережью и попытались окунуться в Ирландское море, шумными волнами атакующее подножья ардфёрнских холмов. Из купальной затеи ничего не вышло даже у имеющих моржовые наклонности. Несмотря на середину лета, температура воды в море была не выше десяти градусов тепла, и ноги, чуть ступив в воду, безнадёжно увязали в густых и липких темно-зелёных водорослях.

С сумбуром впечатлений в голове вернулась я из того, первого в моей жизни, заграничного путешествия. Про Шотландию я тогда успела понять только три вещи: вкус шотландского виски мне весьма приятен, шотландские мужчины носят юбки только по праздникам, все мелодии шотландской волынки заунывны и звучат на один лад.

Вторая поездка 

В Глазго нас разместили жить на квартирах у членов «Шотландского Лесного Фонда». Профессор Солнцев и Андрей жили в холодной захламленной квартире Гордона, массивного шотландца с черной вечно всклокоченной шевелюрой и такой же бородой. Он носил мешковатые штаны на подтяжках, мало говорил и, глядя на нас, всё время тихо смеялся. Грир утверждал, что у Гордона есть проблемы с головой. Какую роль Гордон играл в грировском лесном предприятии, было не очень понятно.

Я с Катей поселилась в квартире милой улыбчивой женщины средних лет по имени Шарлис. Шарлис была американка, переехавшая в Глазго лет пятнадцать назад за своим шотландским мужем Биллом. С Биллом она через несколько лет развелась, но так и осталась жить в Шотландии. В просторной четырёхкомнатной квартире с ней проживали двое сыновей-подростков, которые редко бывали дома. Шарлис любила природу и общение с гостями из Восточной Европы. Общение с нами затруднялось тем, что мы и двух слов связать не могли на её языке. Но Шарлис это, кажется, не смущало. Она подолгу задерживалась в нашей с Катей комнате, с любопытством нас разглядывала и пыталась беседовать. Конечно, мы вовсю пытались объясняться с Шарлис по-английски, но наших куцых знаний не хватало, и мы переходили на жесты и родной язык. Шарлис завороженно слушала русскую речь и повторяла, что ей очень нравится её звучание.

Обедами нас кормил Грир у себя дома. Он жил в том же квартале, где Гордон и Шарлис. В крошечной двухкомнатной квартире вместе с Гриром ютились молодая жена Сьюзан, их годовалый сын Грир-младший, а также четыре разномастные собаки и семь разноцветных кошек. Всех животных Грир подобрал на улице, и про каждое был готов рассказать печальную историю жестокого обращения и чудесного спасения.

Чтобы добраться до обеденного стола на грировской кухне, приходилось боком протискиваться среди нагромождённых друга на друга коробок и стопок с книгами, лавировать между собаками, по-хозяйски возлежащими на полу, и смотреть в жёлтые глаза кошкам, по-королевски восседающим на подоконниках, полках и стульях. В квартире стоял невыносимый запах, но к концу приёма пищи мы к нему привыкали.

К счастью, впереди у нас была поездка в деревню Ардфёрн на полуострове Крэйгниш, где нас ожидало дело, ради которого мы и были приглашены повторно приехать в Шотландию.

В Ардфёрн нас повёз на микроавтобусе очередной член «Шотландского Лесного Фонда» по имени Колин. Из-за чёрных мелко вьющихся волос почти до пояса этот симпатичный молодой человек был скорее похож на аборигена из индейского племени, чем на шотландца. Грир поручил Колину присматривать за нами во время пребывания в Ардфёрне.

У подножия холма проезжая дорога заканчивалась. С вершины сквозь сумрак проступали тёмные очертания грировской избы. Навьюченные вещами и провизией, мы пешком отправились вверх по склону.  Мокрый ледяной ветер сбил нас с ног, сорвал кепку с головы профессора и понёс её в сторону Ирландского моря. С большим трудом изловив драгоценный головной убор, мы почти целый час карабкались наверх под жесточайшей атакой разбушевавшейся стихии. Был конец декабря - скорость ветра на открытых участках шотландского побережья в это время года достигает шестидесяти метров в секунду.

В Ардфёрнской избе Грира мы провели незабываемые пять дней. Профессор Солнцев и аспирант Андрей каждый день уходили из избы в маршрут для изученя ландшафтной обстановки полуострова. Мы с Катей по большей части оставались дома – нашей обязанностью было вести хозяйство и готовить еду. О разносолах и кулинарных изысках мечтать не приходилось, ибо жилище не было оборудовано кухней. Готовили нехитрые блюда посредством разогрева в микроволновке привезённых с собой консервов. Главным компонентом вечерних трапез являлось спиртное – оно помогало справиться с глубоким ощущением экстремальности обстановки.  (Мыться было негде. В туалет ходили, подолгу выискивая укромные места на подветренных склонах окрестных холмов).

Колин всё время незримо присутствовал где-то рядом, в наших застольях не участвуя и ночуя за пределами дома. Мы опасались, как бы наш индеец не заиндевел под открытым северным небом.

Аскетический быт с лихвой компенсировался красотой пейзажей, открывавшихся с вершин холмов на полуостров Крэйгниш. Даже сквозь декабрьские хмарь и непогоду глаз радовался виду коричневых и зелёных вересков, густым покрывалом лежащих на склонах пустынных холмов. Невдалеке блестела серая сталь озера-лоха, узким клинком вытянутая вдоль одной стороны полуострова. Суровое Ирландское море свинцово темнело с другой стороны, яростно штурмуя обрывистые берега.

К концу пребывания в избе на холме мы стали чувствовать себя изрядно одичавшими. И тогда Колин сообщил, что неподалёку живёт фермер, который очень заинтересовался фактом пребывания в этой местности гостей из России и выразил пожелание познакомиться с русским профессором. Так, за день до отъезда из Ардфёрна, возглавляемые Колином, мы отправились в гости к местному фермеру.

Быть может, ещё и потому, что мы успели отвыкнуть от цивилизации, фермерский дом поразил наше воображение своей основательностью и благоустроенностью. Тяжёлую входную дверь открыла худая женщина в джинсах – жена фермера с неестественно поднятым вверх подбородком. Она прошептала «хеллоу». На шее у неё был высокий гипсовый воротник. По коридорам и комнатам с солидными дубовыми интерьерами фермерша провела нас в гостиную, уставленную мягкой мебелью. В массивном кресле у окна сидел хозяин, держась рукой за костыль. Фермер был бородат и казался в летах. Одна его нога была сплошняком закована в гипс и, несгибаемо вытянутая вперёд, покоилась на маленьком пуфике.

Вдоль той же стены, где и кресло фермера, стоял длинный диван. Фермерша указала нам в его сторону, и все вчетвером - Андрей, Солнцев, Катя и я - мы уселись на этом диване, образуя один сидящий ряд вместе с фермером. Колин уселся на единственном оставшемся кресле у противоположной стены гостиной и застыл в молчаливой позе медитирующего индейца, положив руки на колени широко расставленных ног. Фермерша спросила, не хотим ли мы чего–нибудь выпить.  Мы, разумеется, не отказались и получили каждый по стакану с виски. После чего фермерша уселась напротив дивана на маленьком стульчике и уставилась на нас, умилительно улыбаясь и понимающе качая головой, насколько ей позволял гипсовый ошейник.

В гостиной воцарилась тишина. Мы молча попивали виски. Колин медитировал, глядя в пространство, фермерша, раскачиваясь на своем стульчике, молча разглядывала нас, как обезьян в зверинце, фермер безмолствовал, не поворачивая головы в нашу сторону. «Андрюша, скажи что-нибудь фермерам, а то как-то неловко делается, -прошептала я Андрею, единственному из нас умеющему говорить по-английски.  «Маша, - прошептал мне Андрей в ответ, - я за эти дни так одичал, что совсем английский язык забыл».

Затянувшуюся паузу наконец прервал фермер. Он повернул голову в нашу сторону и спросил: «А что русский профессор думает по поводу Шотландии?». Частично вспомнивший язык Андрей перевёл вопрос Солнцеву. Профессор от неожиданности поперхнулся виски и звякнул зубами о стакан. Ненадолго задумавшись, он выдал на чистом английском: «Scotland is nice, but very small». Что в переводе означало, что Шотландия прекрасная, но очень маленькая.

Мы с Катей стали хохотать. Вслед за нами стали хохотать Андрей с Солнцевым. Колин продолжал сидеть в той же позе, фермерша, глядя на нас, продолжала понимающе качать головой, фермер сидел вполоборота в своём кресле, крепко сжимая костыль. От нелепости ситуации делалось еще смешней и мы никак не могли справиться с новыми взрывами хохота, от которых на наших глазах стали проступать слёзы.

Профессор первым пришёл в себя: он прекратил смеяться и строго велел, чтобы мы успокоились. Когда мы это наконец сделали, Колин встал и сообщил, что нам пора уходить. Фермер с фермершей нас задерживать не стали. Мы по очереди посетили фермерский санузел и откланялись.

Почему профессор вдруг решил, что Шотландия маленькая, он нам так и не объяснил.

Продуктом той зимней поездки стала красивая цветная карта ландшафтов полуострова Крэйгниш на северо-западном побережье Шотландии, составленная Солнцевым и лёгшая в основу моей дипломной работы в МГУ. В процессе написания диплома мне пришлось серьёзно взяться за изучение английского языка – Солнцев привёз из Шотландии книги с географическими текстами и заставлял меня переводить их на русский язык для использования в дипломной работе.

Через полгода я выпустилась из МГУ. На дворе были «лихие девяностые». Работы не было, и жизнь моя была бесприютна. После знакомства в Глазго с милой Шарлис я состояла с ней в переписке. Шарлис была влюблена в русский язык. Ей пришла в голову идея, чтобы я приехала в Глазго, поселилась с ней жить под одной крышей и обучала бы её русскому. Из полуголодной Москвы я сбежала в шотландскую непогоду.
 
Застряв в Шотландии на целых четыре года, я научилась свободно говорить по-английски. Когда я вернулась в Россию, умение идиоматично выражаться и понимание британского чувства юмора оказались ценнейшим козырём при устройстве на работу в англо-американские компании. Дела мои пошли в гору, жизнь наладилась. Профессор Солнцев меня, в прошлом непутёвую студентку, настолько зауважал, что переехал ко мне жить.  А через несколько лет совместной жизни нас с профессором потянуло на приключения и мы переехали жить в Англию, где мне предложили хорошо оплачиваемую работу.

Сентиментальное путешествие двадцать лет спустя

После тех двух поездок в Шотландию прошло двадцать лет.  Тогда и в самом фантастическом сне невозможно было представить, что мы с Солнцевым будем жить вместе, да вдобавок еще и в Англии.

Теперь мы жили вместе в лесном уголке графства Беркшир. В один из летних отпусков мы надумали совершить турне по Шотландии, чтобы посетить места, чудесным образом повлиявшие на нашу жизнь.

Грир жил всё в той же квартире с женой и двумя детьми. Постаревший и еще больше полысевший, с белыми усами и бородкой он теперь напоминал не штангиста, а Санта Клауса, вышедшего на пенсию. Из домашних животных остались только один старый одноглазый  пёс да полинялый кот. Нагромождения коробок и пыльные книжные стопки доходили до потолка грировского тесного жилища, всё больше напоминавшего пещеру, обросшую сталагмитами.

«Шотландский Лесной Фонд» Грира продолжать быть на плаву, хотя, похоже, теперь Грир управлял им один, без помощников. Деятельность «Фонда» свелась к природоохранным агиткам,которые Грир рассылал через интернет, не вставая из старого кресла перед домашним компьютером. Бывших членов «Фонда» разбросало по жизни. Гордон окончательно сошёл с ума и регулярно «отдыхал» в психушке. Шарлис уехала из Шотландии навсегда, вернувшись на свою историческую родину, в Америку. Говорить по-русски Шарлис так и не научилась. Колин прославился на всю Шотландию тем, что в знак протеста против вырубки лесов целый год прожил в гамаке на ветвях большого старого дерева в городском парке Глазго. Спустившись с дерева, он завёл семью и пятерых детей. А потом скоропостижно скончался от разрыва сердца в возрасте тридцати девяти лет.

Грир выдал нам ключи от дома в Ардфёрне. В нем давно никто не останавливался, и Грир не был уверен, работают ли в полузаброшенном жилище свет и электроприборы, и остались ли там запасы воды.

В наших планах было провести в Ардфёрне всего одну ночь, но на всякий случай мы запаслись многолитровым баллоном воды и несколькими фонариками.

По прибытии в деревню мы долго искали дорогу, ведущую к нужному холму. День перевалил за половину, и мы слегка беспокоились, успеем ли добраться до грировской избы до темноты, чтобы как следует устроиться на ночлег. Наконец мы решили постучаться в один из жилых домов на пустынной улице, чтобы уточнить дальнейший путь. Ведь мы не сомневались, что все местные жители прекрасно осведомлены о существовании грировского «Лесного Фонда» и о его штаб-квартире на вершине холма.

Тяжёлую входную дверь открыла пожилая худая женщина в джинсах. Для полного дежавю ей не хватало только гипсового воротника на шее. Мы представились русскими, ищущими дорогу к дому Грира. «Я вас помню, - сказала фермерша. – Однажды зимой вы были у нас в гостях».

Теперь-то я могла с фермершой свободно пообщаться на её языке. Фермер давно умер, и она жила одна. Мистерия загипсованных фермеров раскрылась двадцать лет спустя: оказывается, незадолго до нашего к ним визита они попали в автомобильную аварию.

Получив инструкции по проезду к холмам «Лесного Фонда», мы продолжили путь. Доехали до тупика дороги, упёршегося в густые заросли, полого уходящие вверх. Вышли из машины и стали высматривать очертания грировского дома на верхних контурах холмов. Но ни намёка на дом, ни тропинки к нему мы разглядеть нигде не могли. Перед взором темнели вершины, густо поросшие еловым лесом. Тем самым лесом, который двадцать лет назад посадили грировские лесные братья.

Не в наших правилах было отступать. Оставив вещи в машине, мы полезли вверх по склону одного из холмов, надеясь, что именно на нём стоит наш дом. Продираться сквозь колючие ели и мокрые жёсткие папоротники в человеческий рост оказалось мучительно – до вершины мы добрались, совершенно выбившись из сил. На площадке среди зарослей мы обнаружили ветхое деревянное строение с заколоченным окошком и ржавым замком на низенькой дверце. Это был не наш дом. По мобильному телефону мы набрали номер Грира. Взволнованным голосом он стал нам объяснять, что мы, должно быть, взобрались не на тот холм – где-то на соседней возвышенности находится сторожка местного фермера, и на неё-то мы и набрели. Грир долго и путанно инструктировал нас, в какую сторону света нам надо спуститься, чтобы затем подняться на нужный холм. Начало смеркаться и закрапал дождь. Мы были уже не те, что двадцать лет назад. Промокшие и измученные, мы вернулись к машине и отправились искать гостиницу для ночлега.

С тех пор мы с Солнцевым совершили еще не одно путешествие по Шотландии. Мы побывали во всех её закоулках и на всех её главных островах, включая Гебридские и самые удалённые Шетландские. Мы посетили родовое гнездо Роберта Бёрнса и самые знаменитые шотландские замки. Мы никогда не прерывали связи с Гриром. Но никогда больше не возвращались в Ардфёрн, быть может потому, что его пространство стало для нас судьбоносной «рекой», по которой мы сплавились в другую жизнь. Рекой, в которую нельзя войти дважды.