Через неделю миновали устье Малтана и вскоре за малым поворотом Бохапчи долина реки заметно» расширилась. Впереди в солнечном освещении засверкал небольшой массив, резко выделяющийся на фоне окружающих гор. Я догадался, что это Малый Анначик, который видели при сплаве Билибин, Раковский и их спутники, среди них был тогда и Степан Степанович Дураков. Вспомнил я и рассказы Макара Медова о хижине Дмитрия Амосова перед порогом Два Медведя. Я подбежал к нарте Степана Степановича… Пристально всматриваясь в равнину, он подтвердил мою догадку. Мы различили слабую светло-синюю струйку дыма, сливавшуюся с дальним лесом. Заметили ее и каюры, знавшие о хижине Амосова. Они начали поторапливать оленей, покрикивая на них и помахивая хореем. Чтобы не отстать, нам пришлось ускорить бег и вскочить на нарты. Не успели мы отдышаться, как. транспорт, свернув влево, поднялся на террасу. На шум из хижины вышли Дмитрий с двенадцатилетним сыном Адамом. Молча, с растерянным и немного напряженным выражением лица, они поджидали, пока мы подойдем вплотную. Присмотревшись пристально к каждому.
Дмитрий вдруг узнал Степана Степановича, лицо его засияло улыбкой, он протянул ему руку, затем всем нам и, сильно заикаясь от волнения и помогая жестами, стал приглашать нас в дом, где познакомил с женой Анной и маленькой дочкой.
Дмитрий Амосов обосновался здесь лет десять назад, перебравшись из поселка Ола. Это место привлекало его обилием рыбы в Бохапче и Большом Мандычане, богатством дичи в их окрестностях, лугами, пригодными для выпаса коров. Немало в округе водилось белки, горностая, выдры, лисицы, много было зайцев и птицы. Непуганые стаи куропаток и довольно часто встречающиеся в окрестностях глухари были существенным подспорьем в питании.
Местные жители, экономя патроны, промышляют куропаток при помощи ямок в снегу. В местах, где бывают куропатки, что легко установить по обилию их следов в снегу, продавливаются ямки глубиной около двадцати пяти сантиметров, по размеру куропатки.
Края ямок поливаются водой, пока не станут ледяными, гладкими и скользкими. Около каждой ямки и на ее дно насыпаются ягоды брусники. Склевывая ягоду, куропатки приближаются к ямкам. Увидев на дне лакомство и стремясь дотянуться до него клювом, они соскальзывают в ямку, а выбраться из нее уже не могут. Тут они и становятся добычей охотника.
Хозяином чувствовал себя Дмитрий в тайге. Только избегал он встречи с медведем. Панический страх перед медведем сохранился у него с молодости, после встречи с одним из них на сенокосе в окрестностях Олы. Дмитрий пришел помочь отцу скопнить подсохшую траву. На поляне никого из сенокосчиков в это время не оказалось: они ушли к речке отдохнуть и перекусить. Дмитрий в ожидании косарей присел у дерева. Задумавшись или задремав, он не заметил, как к нему приблизился крупный медведь и начал фырчать. Дмитрий в; страхе вскочил и спрятался за ствол дерева. Медведь подошел к нему с другой стороны. И так они молча кружились вокруг толстого дерева, не решаясь — Дмитрий уйти, медведь — напасть. Зверь, словно играя, забавлялся. У Дмитрия же пропал голос, и он не мог кричать. Но ему повезло: вскоре вернулись на поляну косари и отпугнули медведя выстрелом и криками. Вот с тех пор на всю жизнь и остался Дмитрий заикой. Понимать его можно было только в спокойной обстановке. Стоило ему понервничать, и заикание резко усиливалось, переходило в длинное, растянутое «ти-ти…».
В хижине ярко горел камелек, распространяя лучистое тепло. Со свойственным местным жителям гостеприимством хозяйка торопливо повесила над огнем чайник, расставила на столе посуду. Дмитрий внес замороженных хариусов и кружок застывшего молока. Мы тоже достали свои припасы, с удовольствием сняли верхнюю одежду и уселись вокруг стола.
Просторная и довольно чистая комната с узкими нарами вдоль стен, тепло от очага, радушие хозяев создавали приятный домашний уют, по которому мы так соскучились за несколько дней путешествия.
После вкусной еды и крепкого чая каюры расспросили Дмитрия о местах выпаса оленей и, одевшись, ушли. Степан Степанович с Дмитрием увлеклись воспоминаниями о необычной встрече осенью 1928 года. Моя жена пыталась поговорить с Анной и ее младшей девочкой, но разговор поддерживался больше жестами и. отдельными якутскими и русскими словами. Я примостился у стола, чтобы записать свои дорожные наблюдения, а затем принялся читать прихваченную с собой книгу Джона Джоли, в которой совершенно по-новому трактовалось развитие земной коры.
В те годы на смену господствовавшей долгое время гипотезе Канта-Лапласа о сморщивании земной коры при остывании планеты начали выдвигаться новые гипотезы, формировались новые представления. Меня в то время все больше стали интересовать глобальные закономерности развития земной коры, связь магматизма с тектоническими процессами и металлогении — с магматическими. Знание закономерностей пространственного и глубинного размещения рудных месторождений, связанных с магмами разного состава, было очень важно для обоснования прогнозов на поиск и оценки их возможных запасов.
Пристальнее эти вопросы только-только начали изучаться геологами, и приходилось выискивать хоть какие-нибудь ответы на них в новой литературе.
Вернувшись, каюры объявили, что завтра будем здесь дневать: надо дать оленям как следует отдохнуть, подкормиться, так как хорошего корма потом долго не будет. Признаюсь, никто из нас не возражал, передышка была необходима.
Короткий декабрьский день заканчивался. Потемнели пластины льдин, заменяющие стекла в окнах. Но в хижине было достаточно светло. В первобытном камине-камельке потрескивали ярко пылающие дрова. Приятно было предаваться безмятежному отдыху, зная, что не нужно на морозе ломать ветки и устилать ими палатку, следить за печью, оттаивать пищу.
Привыкшие ложиться рано, хозяева стали готовиться ко сну. Их примеру скоро последовали и все мои спутники.
Увлекшись смелыми обобщениями Джоли, я продолжал чтение, пока не утомились глаза от слабого освещения. Спать не хотелось. Стараясь не шуметь, я, не одеваясь, вышел из хижины и сразу почувствовал жесткую хватку мороза. В небесной вышине ярко сияли звезды. В их мерцающем свете слабо выделялся над лесом заснеженный силуэт, массива Анначик. Теплый от дыхания воздух с шумным шуршанием вырывался, изо рта — значит, ниже минус пятидесяти. Тишина прерывалась лишь редкими тресками и взрывами льда в наледных вздутиях. Продрогнув, я поспешил к благодатному теплу хижины.
Утром, хорошо выспавшиеся, в бодром настроении после завтрака, мы с Дмитрием Амосовым и Степаном Дураковым пошли на лыжах осмотреть ближайшие окрестности. Пройдя по террасе, вышли в долину Большого Мандычана и продвинулись вверх по ней километров на пять. Осмотрели не прикрытые снегом обнажения в крутом обрыве его левого берега, снова вышли в долину Бохапчи, чтобы посмотреть и там в обрывистой стенке террасы ту же толщу глинистых сланцев, и, захватив с собой несколько обломков, вернулись в хижину.
У Дмитрия мы выяснили, что водораздел Большого Мандычана граничит с притоком Колымы, впадающим в нее немного выше порогов. На левом берегу Колымы, почти против горы Обо, живут три семьи якутов. У них есть лошади и немного оленей. Там имеются травянистые участки, пригодные для выпаса лошадей, а в горах — ягель для оленей. Эти сведения мне были нужны на случай организации в более широком масштабе геологопоисковых работ. Нижнюю часть террасы Бохапчи, смыкающуюся с Мандычанской, я отметил как потенциальное место для базы будущей экспедиции.
После обеда мы снова вышли вдвоем со Степаном Степановичем вверх по долине Бохапчи на рекогносцировку. Возвращались уже в надвигающихся сумерках. Над лесом поднимался бледный, словно вымороженный, диск луны. Озябшие, обындевевшие, вошли мы в гостеприимную хижину, где провели еще ночь и совеем скромно встретили новый 1931 год.
Свободное копирование
