Если снаряжение осуществлялось достаточно успешно, то отсутствие геологов по-прежнему меня всерьез беспокоило. Геологи Сибирской секции Горного кружка, мои сверстники, — все, кроме Вознесенского, уже устроились на летние поездки в другие районы. Дмитрий Владимирович Вознесенский, Дима, или Димка, как мы его звали, согласился принять участие в нашей экспедиции условно, если успеет закончить и сдать к отъезду отчет о прежней работе, то есть пока он был потенциальным начальником геологопоисковой партии.
В Ленинграде удалось оформить только одного геолога — Даниилу Аркадьевича Каузова. Он закончил Политехнический институт по узкой специальности — петрографа. Привел его к нам и рекомендовал Дмитрий Казанли. Я, патриот Ленинградского горного института, готовившего тогда геологов широкого профиля, к рекомендации Мити отнесся несколько настороженно. Не только потому, что сам Казанли не был геологом и в геологии в ту пору слабо разбирался. Он и в людях очень плохо разбирался. Рекомендованные им кандидатуры в Первую экспедицию оказались малопригодными. Сам Митя, порядочный, честный и бесхитростный человек, отличался крайней доверчивостью и простодушием. Общительный по натуре, он любил людей, быстро и охотно сходился с ними. Его восхищали те, кто умел приспосабливаться к любой жизненной ситуации, легко переносить превратности судьбы. Вероятно, это определялось тем, что сам Митя был непрактичен и мало приспособлен к самостоятельной жизни, особенно в суровых походных условиях Севера. Ему нравились также и физически сильные люди, с веселым, легким нравом, порой граничащим с беспечностью, или люди с ярко выраженными способностями и обладающие в каких-то областях глубокими знаниями, тем более если этих знаний не хватало самому Казанли. Каузов привлек внимание Мити именно первой группой качеств. Другие особенности характера и деловые способности Каузова ему, как оказалось, не были известны.
И вот передо мной предстал среднего роста, коренастый, довольно упитанный (внешне он напоминал борца-тяжеловеса) Даниил Каузов. Он поздоровался кивком крупной, под стать фигуре, головы с коротко подстриженными светло-русыми волосами, с уже заметными залысинами у висков, и встал несколько в стороне, слегка расставив ноги. Так, застыв с наигранно безучастным видом, он молча ждал, когда Казанли закончит его представлять. Тщательно выбритое лицо с гладкой разовой кожей и разлившимся румянцем на пухлых щеках, казалось, выражало благодушное спокойствие. Лишь во взгляде голубых глаз временами проскальзывало тревожное напряжение, выдавая некоторое беспокойство. Яркие, словно накрашенные, губы порой чуть заметно кривились в лукаво-иронической улыбке.
Из разговора с Даниилом Аркадьевичем выяснилось, что на практической работе в полевых условиях, тем более в неосвоенных районах, он еще не был, с поисками полезных ископаемых совсем не знаком. У меня создалось впечатление о случайности его желания принять участие в работе экспедиции, и я не сразу решился оформить его сотрудником. Однако слишком затянувшийся подбор геологов, горячая защита со стороны Казанли, утверждавшего, что «Каузов на хорошем счету у Левинсон-Лессинга (в то время уже известного профессора-петрографа), замечательный спортсмен, вынослив, неприхотлив, остроумен, отзывчивый товарищ» — все это склонило меня принять его в состав экспедиции. «Освоить геологическую съемку и методику поисков мы ему поможем, — подумал я. — Ведь мы их тоже осваивали на месте».
И после этого снова наступил затор. Я обратился с просьбой помочь подобрать геологов к заведующему секцией золото — платина, старейшему геологу Звереву. Он охотно пообещал выручить. И действительно, дня через два-три сообщил, что скоро ко мне зайдет геолог Иван Николаевич Едовин, который окончил Ленинградский горный институт и имеет уже четырехлетний опыт разведки золоторудных месторождений на Урале.
— Он работал под руководством квалифицированных геологов и вполне справится с разведкой самостоятельно, — добавил Зверев. — Человек скромный, серьезный, уживчивый и трудолюбивый. Советую взять его в экспедицию. Кстати, я почти уговорил поехать и геолога Фаину Клементьевну Рабинович.
— Расскажите о ней, пожалуйста, — попросил я.
— Мы вместе работали в Алданской экспедиции. Она знакома с геологическим картированием. Женщина серьезная, выносливая, умеет ладить с людьми. Однако договаривайтесь с ней сами. И поторопите ее закончить отчет, она что-то затянула его сдачу и из-за этого колеблется принять окончательное решение.
На следующий день мы встретились с Едовиным. Иван Николаевич при знакомстве произвел на меня впечатление человека, имеющего за плечами жизненный опыт. Мы были почти сверстниками, но многие говорили, что Иван Николаевич выглядел старше меня. Лишь изредка нервные движения рук и длинных пальцев, вдруг загоревшийся быстрый взгляд, неожиданно торопливая фраза выдавали его нетерпеливую энергию, волнение молодости.
Краткий рассказ Едовина о себе и его вопросы, уточняющие цель и условия работы, показали, что Иван Николаевич не новичок в разведке и достаточно четко представляет свои задачи. Именно такой геолог был необходим нам для стационарной разведочной партии на Среднеканской рудной дайке. Во время Первой экспедиции я отобрал несколько проб из нее на выходе к поверхности, две из которых показали довольно высокое содержание золота, что и определило необходимость организовать разведку для выяснения промышленного значения дайки.
Мы обо всем договорились. Иван Николаевич попросил зачислить его официально с 1 мая, так как ему нужно было закончить отчет и уволиться из партии Инцветмета. Кстати, еще до увольнения оттуда он понемногу уже включился в работу нашей экспедиции. После оформления Иван Николаевич обратился с просьбой взять с собой в партию свою жену Марию Николаевну. Он сказал, что она сможет выполнять обязанности чертежника и коллектора-документатора. Я согласился.
Два-три дня спустя состоялось знакомство с Фаиной Клементьевной Рабинович, которую Зверев рекомендовал на должность начальника геологопоисковой партии. В 1926 году она закончила Московскую горную академию и позже работала в геологической экспедиции в Алданском районе под руководством Вадима Николаевича Зверева.
Когда я вошел в указанную мне комнату, там за столами сидели четверо: трое мужчин и одна женщина. Женщина и была, по-видимому, Фаиной Клементьевной Рабинович. Я подошел к ее столу. Она, нехотя оторвавшись от нагроможденных на столе материалов— карт, таблиц, листов рукописи и образцов пород, — некоторое время отрешенно смотрела на меня. Большие выпуклые голубые глаза ее еще целиком отражали внутреннюю сосредоточенность. Наконец, откинув свисавшие на лоб светло-русые с рыжинкой пряди волос и слегка пригладив их, она провела рукой по лбу, как бы стирая отвлекающие мысли, и спросила:
— Вы к кому?
— К вам, Фаина Клементьевна. Я Цареградский, начальник Колымской экспедиции. Вадим Николаевич Зверев рекомендовал вас в качестве начальника геологопоисковой партии. Как вы, согласны?
— Да, он советовал мне поехать, но я еще окончательно не решила. Трудно сейчас дать согласие — очень много работы с отчетом. Не знаю, сумею ли закончить и сдать его до отъезда экспедиции…
Все это она произнесла точно в раздумье и как-то вяло, незаинтересованно, мне показалось даже — недовольно. Ее библейское, с тонкими правильными чертами лицо, которое портило лишь обилие веснушек, при этом потускнело, нахмурилось.
Все же мы договорились об ее условном зачислении в состав экспедиции до сдачи отчета. Она пообещала постараться закончить его побыстрее.
Уходя, я невольно подумал: «А сможет ли эта на вид довольно хрупкая женщина проходить ежедневно двадцать пять — тридцать километров, ведя геологическое исследование?» Но вспомнив, что Зверев характеризовал её как неприхотливую и выносливую, я несколько успокоился.
Вообще первое впечатление от встречи и разговора с Фаиной Клементьевной оказалось довольно сумбурным и противоречивым. Насторожил меня беспорядок на ее рабочем столе. Насторожила также и ее рассеянность при разговоре. Но это одновременно могло свидетельствовать и о ее увлеченности работой, умении сосредоточиваться.
Чтобы не отрывать Рабинович от отчета, мы не тревожили ее и не давали никаких поручений. Через несколько дней она пришла сама и сообщила, что работа ее заметно продвинулась и она успеет сдать отчет до отъезда. Кроме того, она попросила принять в экспедицию коллектора Дзевановского и закрепить его за ее партией.
— Мне будет так спокойнее. В прошлой экспедиции Зверева я работала с Юрой и хорошо знаю его. Со знакомым надежным помощником я буду чувствовать себя гораздо увереннее среди неизвестных рабочих в партии. Сделайте это для меня, пожалуйста, как для женщины.
Я вполне понимал ее и без возражений согласился. Мы тут же оформили Юрия Константиновича Дзевановского коллектором. Он, оказывается, стоял за дверью и ждал результатов нашего разговора. В ближайшие дни Юрий Дзевановский влился в нашу группу, безотказно выполняя разные задания.
Среднего роста, по-юношески стройный, Юрий Константинович был награжден от природы яркой красотой. У него было холеное продолговатое лицо с матовой смуглой кожей, с тонкими правильными чертами, с красивым рисунком темно-вишневого рта и словно выточенным подбородком. Широко распахнутые под крутым изломом бровей черно-карие со смоляным блеском. глаза в густых ресницах выглядели кукольными, что, впрочем, несколько не вязалось с грустно-серьезным, реже — холодноватым их выражением. Густые угольно-черные, гладко причесанные волосы почти закрывали маленькие уши.
Дзевановский очень редко и скупо улыбался, никогда не слышно было его смеха. Казалось, какая-то печаль или скрытое горе гложет его изнутри. Несмотря на такую яркую внешность, держался он скромно, не красовался, не стремился обратить на себя внимание. Юра редко вмешивался в разговоры, был замкнутым. Одевался он очень просто, но аккуратно. Отличала его почти военная выправка, подтянутость. Получая от Горанского очередное задание по делам экспедиции, Дзевановский слушал его внимательно, серьезно, но выражение его лица казалось порой недовольным. Однако поручения он всегда выполнял добросовестно, скрупулезно, хотя и без воодушевления.
Так постепенно пополнялся состав нашей экспедиции. Кстати, как только сведения о ней распространились в Геолкоме и даже за его пределами, началось буквально паломничество к нам. Но, к сожалению, среди желающих принять участие в экспедиции не было геологов. Приходили люди, профессии которых не были предусмотрены в штатах, а следовательно, не представляли для нас интереса.
Но однажды ко мне обратилась девушка по специальности химик-аналитик. В рудноразведочной партии приходится делать множество анализов проб, и такой специалист был нам как нельзя кстати. Девушка не имела никаких рекомендаций. Выглядела она молодо, по виду — не более двадцати четырех — двадцати пяти лет, красивая, стройная. Одета хоть и скромно, но опрятно, даже со вкусом, что для меня имело определенное значение при первой оценке человека. Девушка представилась Антониной Робертовной Путнинг и попросила принять ее на работу. Она просто и бесхитростно рассказала, что закончила по своей специальности Ленинградский университет, что имеет уже небольшую практику по количественному анализу силикатов и руд.
Внимательно и серьезно выслушала она все об условиях работы и быта в экспедиции, о возможных трудностях. Свободно, с достаточным знанием своего дела она задала несколько вопросов и, получив ответы, без колебания повторила просьбу. При этом искренне, без бравады сказала:
— Уверена, что со своей работой справлюсь. Трудности меня не пугают. Надеюсь, перенесу их не хуже других.
И мы включили ее в состав экспедиции. Антонина Робертовна сразу охотно принялась за расчеты и составление списка необходимых химикатов и оборудования для лаборатории, предварительно уточнив примерное количество предстоявших анализов. Покончив с этим и получив одобрение, она включилась в добывание реактивов. Теперь она появлялась в нашей комнате-штабе каждое утро и усердно работала целыми днями. Закончив приобретение всего нужного для химической лаборатории, упаковав все для отправки во Владивосток, Путнинг сама попросила давать ей другие задания и вплоть до отъезда успешно выполняла их.
Антонина Робертовна сразу и легко влилась в нашу группу, словно знала всех и работала с нами давно. Этому способствовало ее доверчиво-смелое и непринужденно-доброжелательное отношение ко всем. Видимо, манера держаться с товарищами, как с равными, сохранилась у нее еще со студенчества. Большую роль в установлении ее взаимоотношений, несомненно, сыграло также и то, что она оставалась искренне равнодушной к повышенному вниманию, которое вызывала ее внешность. Она, казалось, не замечала восхищенных взглядов сотрудников, на первых порах застывавших и умолкавших при ее появлении. И это не являлось хоть сколько-нибудь игрой. Просто, по-видимому, Антонина Робертовна не считала свою внешность чем-то особенной. При разговоре она всегда прямо и сосредоточенно смотрела в глаза собеседнику, не пряча взгляда своих выразительных серых глаз под густыми ресницами. И до того взгляд ее был чист и спокоен, что невольно предохранял от комплиментов и попыток ухаживания.
Свободное копирование
